Жест Лицедея (СИ)

— Ты сказал «мам»? — удивление проступило на ее лице.

— Ну да. Хоть и не родная, но ты мне мама, — так, первый прокол, сусел мачеху не называл мамой. Но это даже не прокол. Я просто исправляю ситуацию — навожу мосты.

— И еще на «ты», — она изумилась еще больше.

— Тебе это не нравится? Могу, обращаться «Ирина Львовна», если так лучше, — что-то мне подсказывало, будто она вовсе не против на «ты».

— Мне вполне нравится. Хоть после стольких лет ты осмелился, признать меня не чужой. Как ты себя чувствуешь? — все так же улыбаясь, она внимательно смотрела на меня.

— Уже нормально. Голова почти не болит. Прости, но я полный дурак с этими грибами. Больше такого никогда не повториться, — вполне искренне заверил я. И решил чуть подыграть самому себе, так сказать, создать задел на мутное будущее: — Одна только неприятность: с памятью начались проблемы. Что-то помню, а что-то нет.

— Может пригласить врача, чтобы тебя посмотрел? — сказала она, и когда я мотнул головой, добавила. — Тогда, как вернемся в Москву, вызову профессора Васермана — пусть тебя посмотрит.

— Нет, этого точно не нужно. Твоя забота мне приятна, но я сам займусь здоровьем. Кроме того, есть не менее важная проблема, — в этот миг меня действительно подвела память, кое-как вспомнил название семейной реликвии, о которой говорил Хранитель: — Я должен вернуть Чашу Никорпа в наш дом.

— Саш, ты в своем уме? — она нахмурилась и отложила в сторону книгу. — Точно больше не ел свои грибочки?

— Сто пудов! — уверенно сказал я.

— А? Каких пудов? — теперь она нахмурилась еще большим с явным недоверием. — Мне Наташа рассказала кое-что неприятное. Что ты ее с горничной напугал своим видом.

— Я переодевался в своей спальне. Правда же, это не запрещено. Вдруг без стука открывается дверь, и на пороге стоит Наташа и Лена, а я перед ними раздетый. Было неожиданно и неприятно, — поясни я ситуацию.

— Я бы очень не хотела, чтобы ты изводил Наташеньку своими вопросами и говорил ей всякие глупости, — проговорила она, отвернувшись к окну.

— Могу обещать, что в ближайшее время я очень изменюсь. Изменюсь в лучшую сторону, — негромко пообещал, зафиксировал мачеху как объект и закрыл глаза для вызова меню. Тык! Тык! Перед внутренним взором всплыло:

«Разумовская Ирина Львовна. Возраст 36 лет. Магическими техниками не обладает. Сильно взволнована. Полна недоверия. Рассержена. Отношение к вам: вынужденная забота, жалось, брезгливость».

Нихрена себе! Я реально обалдел. Эта штука вполне работала на людях. И работала неплохо. И ей аж тридцать сем! Но выглядит так, что не дашь и тридцати. Хорошо сохранилась «мама»! Если бы меню еще и мысли показывало! Глаза открыл — мачеха смотрела на меня, взволнованно, озадачено. Пришлось выкручиваться:

— Прости меня. От этих грибов до сих пор в голове завихрения, иногда говорю глупости. Но я исправлюсь, поверь!

— Очень радует, что ты это начинаешь понимать и говоришь здравые вещи, — она встала и неспешно подошла ко мне. — Я обещала твоему отцу, что буду заботиться о тебе так же, как о Наташеньке. И я сдержу обещание.

— Спасибо, — я тоже встал и снял очки. — Очень приятно такое слышать.

— И мне приятно, что ты меня стал называть мамой, — она обняла меня. — В самом деле те будто изменился.

Это случилось так неожиданно, что я замер на полувздохе, затем почувствовал приятное женское тепло и сплел руки на ее спине. В этот миг послышались быстрые шаги. В гостиную вошла Наташа и, конечно, обомлела.

— А я думала ты накажешь этого идиота за то, что он вытворяет! — резко сказала она.

— Наташ, но вы же сами вошли в его комнату без стука, — Ирина Львовна повернулась к дочери.

— Но он говорил там с кем-то! Это напугало горничную! — возмутилась Наташа.

— Разве запрещено выражать мысли вслух? Я переодевался и разговаривал с собой, потому что у меня было хорошее настроение. Наташ, не надо сердиться из-за этого неприятного случая, — очки все еще были у меня в руке, и я подмигнул ей.

— Нет, ты точно дурак! Ты конченый идиот! Иди грибочков покушай! — раскрасневшись, она сердито смотрела на меня.

— Я пообещал маме, что больше никогда не буду их есть, — примирительно улыбнувшись ей, я направился к двери.

— Давай, вали отсюда! Урод! — она отступила, пропуская меня.

— А ты — красивая девочка. Надеюсь, будешь еще и умной, — сказал я и пошел к лестнице на второй этаж.

По пути все думал: «Чего я с ней такой рассудительный, правильный? Ведь никогда и ни с кем вроде прежде таким не был? Хочется прогнуться, заслужить расположение? Может быть… А может хотя бы в новой семье создать нормальные отношение и взаимопонимание, раз уж такого не вышло в прежней».