Жестяной бор

Дело доктора было просто и незатейливо — одно из тех простых и незатейливых дел, которые очень дорого стоят. Господин Ольвик почувствовал на себе всю прелесть метода, не так ли? В принципе все это очень просто, но сама технология метода очень сложна и тонка. Чрезвычайно тонка. Тот цилиндр, который у стола — просто соленоид с концентратором поля. Восемнадцатый век. А вот — двадцатый. Последняя четверть. Лазерный проигрыватель, сорокаканальный. Специально модифицированный, существует в одном экземпляре. Но самая суть — в этом, — доктор извлек из недр аппарата толстую, в палец толщиной, шестиугольную тускло поблескивающую пластину размером с чайное блюдце, подал Андрису. Андрис принял пластину и чуть не уронил: в ней было килограмма два. Золото? Не совсем, сплав на основе золота, там осмий, иридий, индий… Доктор снова взял пластину в руки, и она раскрылась, как раковина. Внутри засияла радугой круглая дифракционная решетка. Понятно, сказал Андрис, это здесь записано то, что подается на соленоид? Совершенно верно. Так вот: запись чрезвычайно высокой точности, и снять с нее идентичную копию при нынешнем уровне копировальной техники невозможно. Но, видите ли… сняли. Доктор отпер небольшой, но очень хороший — фирма «Голанд» — сейф. В гнездах стояли такие же пластины: семь штук, сосчитал Андрис. Та, что в аппарате, сказал доктор — это воздействие на хрящевую ткань. Единственный сохранившийся оригинал. Это — копии. Вот — воздействие на миокард, вот — на опухолевые клетки соединительной ткани, на опухолевые мышечной ткани, на нервную проводящую ткань, на нервную мозговую — программы регенерации; а это, так сказать, целевые… прицельные… на таламо-гипофизарную систему, коррекция всех гормональных нарушений, и на лимбическую — освобождение от химических зависимостей… От алкоголизма? От алкоголизма, от морфинизма, кокаинизма и всего остального, система сама адаптируется к конкретному нарушению. И вы это не используете?! Это нельзя использовать, сказал доктор. Это — нельзя.

Когда доктор Хаммунсен вдрызг разругался с Радулеску и ушел из института, он внес необходимую сумму — все свои деньги — и выкупил оборудование. Он имел на это полное право, поскольку приобрел патент на способ лечения и на инструментарий. Но вопреки решению суда, вообще вопреки всем и всяческим законам, Радулеску и его холуи не желали выдавать из институтского хранилища эти вот диски. Мотивировки были разные. Наконец, после протеста прокурора, доктор Хаммунсен смог забрать то, что принадлежало ему по праву. Однако после проверки качества записи он установил, что диски подменены высококлассными копиями…

— Вот, пожалуйста, — доктор погрузил диск в установку, пощелкал клавишами — из динамика с полуфразы раздалась нервная, резкая музыка, от которой сами собой напряглись мышцы и захотелось оглянуться. — Это оригинал — хрящевая ткань.

На экранчике осциллографа плясала ломаная линия, лохматая, как шерстяная нить. Нажатием клавиши доктор остановил ее.

— Видите, сколько обертонов, — показал он. — И обратите внимание на форму спайков — тонкие и острые. А вот — копия.

Он поменял диски, опять включил. Мелодия была заунывной и тревожной. Линия на осциллографе на первый взгляд была такой же лохматой.

— Видите: обертоны приглажены, вот тут сливаются, основания спайков более широкие, вершины срезаны… — Из-за этой музыки голос доктора стал совершенно призрачный. Андрис присмотрелся. Все было так, как говорил доктор.

— То есть такую запись уже применять нельзя? — спросил Андрис.

— Нельзя.

— А делать новую?..

— Что вы в этом понимаете… — вздохнул доктор. — Я выложился весь. Это… я даже не знаю, с чем сравнить…

— Я понял, — сказал Андрис.

— Вы беретесь? — спросил доктор. — Я консультировался с юристом, мне нет смысла обращаться в суд или в полицию, потому что нет состава преступления, диски у меня, а доказать, что они поддельные, невозможно, не с чем сопоставить…

— Я берусь, — сказал Андрис. — Считайте, что уже взялся. Относительно того, кто это сделал, у вас сомнений нет?

— Нет, — сказал доктор. — Кто же еще?

— А зачем, как вы думаете?

— Радулеску — идиот, — сказал доктор грустно. — Он думает, что я хочу отнять у него кусок пирога. Его пирога. А мне вовсе не нужен его пирог…

— Сколько стоит один диск? — спросил Андрис.

— В смысле — металл? — доктор нахмурился, вспоминая. — Восемнадцать тысяч, кажется новыми. Где-то у меня все записано…

— Не обязательно точно. Примерно. В общем, около двадцати… — Андрис задумался. — А где вы их заказывали?

— Н-не знаю… — доктор пожал плечами. — Заказывал институт, меня это тогда не интересовало…

— Ясно, — сказал Андрис.

— И вот еще что, — сказал доктор. — Конечно, самое лучшее — если вы сумеете найти те, настоящие диски и обменять их на эти. Но может статься так, что тех дисков уже нет… или они непоправимо повреждены… Тогда мне хотелось бы, чтобы вы узнали об этом абсолютно точно и как можно быстрее. Может быть… — доктор замолчал.

— Все сначала? — подсказал Андрис.

— Да…

— Сделаю, — сказал Андрис.