Жестяной самолетик (сборник)

«Ипполит Матвеевич не любил своей тещи. Клавдия Ивановна была глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться на то, что она когда-нибудь поумнеет. Скупа она была до чрезвычайности, и только бедность Ипполита Матвеевича не давала развернуться этому захватывающему чувству…»

Ну и Любка! Могу предположить, как было дело: решила она, значит, на свежем воздухе книжку почитать, а девочки-цветочки тут как тут. Растут наши цветочки, как сорняки. Дед в запое, мать на работе, бабка… а бабку, кстати, Клавдией зовут. Петровной. Ну, и зять — под стать теще, незадачливый предприниматель. То есть папу девчонки тоже видят от случая к случаю. А Любка — она добрая, хотя теперь уже не настолько, чтобы перекраивать свои планы даже ради гуманитарной миссии. Да ладно, девчонкам — все равно радость: тетя Люба им книжку читает! Сидят, слушают, Маргаритка Туську гладит, Лилечка веночек плетет. Идиллия!

И почему-то подумалось: настанет ли время, когда ильфы и петровы будут слагать любовные баллады?

Любкины сказки

1

Давным-давно, когда деревья, микрокалькуляторы и планы на будущее были большими, а одежки, житейские потребности и запросы маленькими, когда мечта еще имела право называться голубой и Голубой щенок из мультика пробуждал в зрителях сострадание и симпатию, а не желание поглумиться, когда компьютеры гордились звонкими, словно из пионерских песен и детских фильмов именами «Искра» и «Электроника», я хвасталась… нет, лучше сказать по-современному — понтовалась перед подружками тем, что у меня папа — учитель истории в школе.

Оля и Вита честно сопереживали. Но не то чтобы очень. Они мыслили куда более прогрессивно, нежели я. Олина мама заведовала гастрономом, и потому у Оли были самые красивые платья и самые удивительные игрушки — предмет беспросветно-черной зависти всей начальной школы, всех двенадцати классов, по четыре в параллели. А папа Виты из рядового инженера за какой-то год превратился в матерого кооператора. Теперь он и вовсе реликт — один из немногих, кто удержал на плаву свой маленький бизнес в конце восьмидесятых, укрепил в девяностые и без катастроф пережил шторма, на которые щедр оказался только что начавшийся XXI век. Еще за год до выпускного, когда все мы суетливо подыскивали подготовительные курсы в вузы — пусть не по душе, хотя бы по карману, Вита объявила, что поедет учиться за рубеж, только вот не решила пока — в Англию или в Штаты. Всеобщая реакция свелась к многозначительному «вау!», и только я, наверное, ничуть не поумневшая за десять лет, посочувствовала:

— Трудно, наверное, из дома уезжать.

— А чего трудно-то? — искренне удивилась Вита.

— Ну… то есть… вообще — из своего города, из своей страны, — начала объяснять я, но, как назло, нужные слова не шли на ум.

— Да ты че, Любк?! — Виталина дернулась было покрутить пальцем у виска, но передумала — и просто махнула рукой. — Это ж такой кайф отдельно от родаков пожить, да еще за бугром!

Одноклассники, слушая наш диалог, откровенно лыбились — ернически и завистливо. К кому относилось первое, а к кому второе, объяснять надо?

Угу.

Вита в Россию не вернулась, получила гражданство США, вышла замуж. По крайней мере, так Ольга утверждает. С ней я пару раз пересекалась на просторах Интернета. У Ольги свой салон красоты, муж, дочь-первоклашка. А я долго думала, чем бы похвастаться, да так и не придумала.

Мои рассуждения навевают мысль о том, что и я заболела завистью? Ну да. Только не Оле и не Вите я завидую. Себе. Той себе, у которой были маленькие потребности, большие планы на будущее и папа — учитель истории.

С годами все чаще и чаще я представляюсь себе эдакой Алисой в Стране Чудес, странницей, приключения которой все страньше и страньше. Как будто бы я загремела головой вниз в бездонную яму… Люди продолжают жить нормальной жизнью. А я — среди антиподов, все пытаюсь и пытаюсь научиться ходить на голове. В итоге — очередная шишка и неотвязная головная боль.

Ну да, тогда мой папенька — Шляпник. Точнее, шлепочник — с тех пор, как вышел на пенсию, шьет от нефиг делать домашние шлепанцы, а на столе полукругом — грязные чашки, бесконечное такое чаепитие… кофе я прячу, не хватало еще, чтобы он окончательно сердце посадил. Телек Пал Палыч Самохин смотрит с критическим выражением лица — и сплошь новье, а книжки, что удивительно, покупать бросил, домашнюю библиотеку по десятому кругу перелопачивает. «Я, — говорит, — не верю ни старым фильмам, ни новым книгам». И шьет, шьет, шьет… За полгода обеспечил симпатичными тапочками ручной работы всех соседей, лица и имена которых помнит наверняка. Скоро на почве сапожничества перезнакомится и с теми, чьи лица-имена не запомнил за двадцать лет, что мы живем в этом доме. И то благо. Лишь бы ему наливать не начали. Хватит с него и воскресных визитов Иваныча с Михалычем.

Вместе с новым занятием появилась у папаши и новая жизненная философия: «Я, — говорит, — людей обуваю честь по чести, а не так, как наши чиновники».