Жестяной самолетик

Ответа из редакции ты ждешь как раз столько, что сама не понимаешь – то ли заждалась, то ли перестала ждать. И вот получаешь маленький конверт, в котором лежит необычная даже на первый взгляд бумага: сверху красивый, как в книжке, заголовок – название газеты, под ним – машинописный текст, а еще ниже – подпись с множеством завитушек, непонятно, то ли «Пантелеева», то ли «Понтюхова», ясно только то, что она «зав. отд. писем», потому что эти слова пропечатаны. Строго и доброжелательно, прямо как математичка Лариса Ивановна, которую все боятся, ведь никогда не знаешь, чего от нее ждать, зав. отд. разъясняет: разумные говорящие животные есть во множестве сказок и, прежде чем придумывать свое, надо почитать побольше чужого. И вот тогда ты напишешь свое-пресвое, и уж эту сказку точно напечатают в газете. А лучше – попробуй-ка написать маленький рассказ о себе, своих родных и друзьях. У тебя получится…

– Ну, я так и думала, в газету попасть не так-то просто, – утешает тебя бабушка.

И ты решаешь, что самое время поплакать.

Но недолго. Потому что приоткрывается дверка, а за ней – тронный зал дворца. Такого дворца, какого ты не то что на картинках – даже по телевизору никогда не видела. На полу сидит маленький мальчик. И не плачет, хотя у него куда больше причин для слез: родителей нет, и в королевстве все плохо, и скоро война, и первый министр – колдун… На мгновение даже ты сомневаешься, а удастся ли принцу со всем с этим справиться и стать справедливым и мудрым королем? Ты помогаешь ему, а он – тебе, ведь даже волшебница не может сладить с бедой, если рядом нет друга. Вы вместе взрослеете. И однажды он признается тебе, что не хочет быть королем. Не хочет, но должен. Ради тех, кто поверил ему и пошел за ним. И ради тех, кому только предстоит родиться. Вскоре его коронуют.

В этот же день ты отваживаешься показать тетрадку в зеленой обложке Елизавете Константиновне. Через неделю она возвращает тебе тетрадь и начинает говорить медленно-медленно, как всегда, когда объясняет трудный новый материал:

– Настя, это замечательно, что ты пробуешь писать. У тебя своеобразный взгляд на мир, ты, безусловно, очень талантливая девочка. Но, на мой взгляд, не нужно было сразу браться за сказочную повесть, – она снимает очки и начинает дирижировать ими в такт словам. – Предпочтительнее начинать с небольших произведений. И лучше о том, что ты хорошо знаешь. Это развивает наблюдательность, которая писателю просто необходима. Попробуй, например, писать о том, что происходит в школе, о своих одноклассниках…

Ты растеряна. Что такого уж интересного происходит в школе? Но ты честно пытаешься. Заводишь тетрадку в красной обложке и рассказываешь о том, как Митрофанов получил двойку по алгебре… Лозинцева и Косарева курили в девчачьей раздевалке перед физрой… младшеклассники подрались на перемене… Ты сама понимаешь, что это больше похоже на ябедничество, пусть даже никто, кроме тебя, и не читает… да и ты не перечитываешь, стыдно. И во всем в этом нет никакого волшебства. Ты пугаешься – а не ушло ли оно? Но нет: стоит открыть зеленую тетрадочку, как… Ни разу не случилось, чтобы твой король не откликнулся на зов.

Красная тетрадь тоже понемногу пополняется: химический гений Пашка Устинов разлил что-то там слезоточивое с труднопроизносимым названием и на целый день сорвал уроки, сразу став для всех героем… Новенькая, Ирка Пеструхина, на второй месяц опять перевелась в другую школу, потому как класс сразу невзлюбил эту странноватую тихоню… Митрофанов пересел к Женьке Косаревой, и, по всему видать, у них любовь-морковь…

…Ну и кому это все интересно?! Если только педсовету…

А потом случается неожиданное и вообще невероятное: Лешка Митрофанов (сам Лешка Митрофанов, остроумный наглец, прирожденный лидер с манерами киношного аристократа и, к тому же, внучатый племянник директрисы) изъявляет желание попутешествовать по твоим мирам. И ты почему-то позволяешь. Только красную тетрадку ему не показываешь: тебе становится еще стыднее за ее существование… и она перестает существовать.

Ты вознаграждена за доверие больше, нежели могла не то что надеяться – мечтать: Лешка понимает, что ты волшебница. И добавляет:

– Вот тебя читать офигенно интересно. Не то что всякую газетно-журнальную бредятину о страданиях юного инженера над каким-нибудь жутко важным изобретением… кстати, патент он в наше время только в сортире и повесит, и будет тихо гордиться всякий раз, как… хм… И обломовы с прочими наташами ростовыми всех давным-давно заколебали…

– А Елизавета Константиновна считает, что надо писать только про реальность, – ты вздыхаешь с затаенной радостью, потому как уже знаешь, что услышишь в ответ.

– Никого не слушай! – горячо уверяет Лешка. – Пиши так, как пишешь!

И ты понимаешь, что не будешь никого слушать. Кроме него, разумеется.

По дороге из школы домой ты создаешь новый мир… и еще один… и еще… Для благородного героя, чья цель – помощь хорошим и несчастным людям, одного мира слишком мало…