– Да знаешь, дело такое… Мы же знакомы с первого курса. Причём я в лётном был, а он в Москве учился. Мы встретились на соревнованиях. Оба были пистолетчики, молодые, активные, шило в заднице у каждого – в пол-аршина. Оба азартные, делили первые места, койки и баб, чего греха таить. Потом я из спорта ушёл, как большинство, – курсе на пятом, а он продолжал заниматься – мелькал в газетах то здесь, то там. Его многие знали. А я по распределению сюда попал – тогда в Хохотске отряд стоял. Три «аннушки» – то есть «Ан-2», самолёты, и пара «четвёрок» – был тогда такой вертолёт «Ми-4», теперь повсеместно вышедший из употребления. Стояла зима, мы возили груз к старателям в верховья Алдана – четыреста километров в один конец, очень сложные заходы на посадку, да и по дороге перелетать Хребет… Вроде как ерунда для самолёта – две тысячи метров, но всё равно – лезешь какими-то ущельями, они чёрт-те какие, если можно сэкономить топливо – стараешься в обход – в общем, никто не любит лазать теснинами. Особенно если у тебя крылья по бокам. На «Ан-2», правда, разбиться сложно, но можно: он планирует со снижением один к восьми – на километр потери высоты пролетает восемь кэмэ по горизонтали. Люди делали. Вот и мы туда же. Преодолеваем перевал – он восемьсот метров – за ним снижаемся – и мотор глохнет в воздухе. Глохнет и не заводится, а внизу – ущелье буквой «зю» и обрывы по обеим сторонам! В общем, сели мы посреди морены – каменной реки, снег рыхлый, камни внизу, как стол, как мы не капотнулись[14] – до сих пор ума не приложу. И шасси не сломали. Широка страна моя родная, много в ней невиданных чудес… И не взорвались мы потому, что командир успел зажигание выключить. «Ан-2» на бензине летал, полыхнули бы так, что Богу жарко стало… Вылезли мы из кабины: у командира нога сломана, мы с «бортмешком», правда, ушибами отделались – и соображаем, что дальше делать. Ущелье узкое, радиосвязи никакой, горы закрывают. Как нас искать будут, мы знаем – чтобы горючее сэкономить, мы дали маршрут круговой, а сами напрямик полетели. Вот через это ущелье, как раз… То есть, где нас искать – все знают довольно приблизительно, а точно – не знает никто. При этом – заметьте! Месяц – декабрь, лётного времени – пять часов, и на улице – минус сорок только так давит. Командир – Андрей Алексеевич, так его звали, – говорит, так, ребята, мы на земле, никому не приказываю. Можно идти до посёлка Нитя, здесь, на побережье. Вниз по реке и только вниз. Восемьдесят километров. Там у них фактория, радиостанция, всё путём. Приходите, вызываете вертушку, летите за мной. Есть другой вариант. Сидеть всем здесь и следить за небом. Иметь наготове фальшфейера и шашки. Имейте в виду, нас будут искать, пока не найдут. Просто найти могут слишком поздно…
Ух взял из пачки новую сигарету и продолжал:
– Стало быть, никто из нас никуда не пошёл. У нас на Севере много разных случаев знают. Случаев много, а суть одна. Если куда-то пошёл – от избушки, от базы, от самолёта – шансы выжить резко уменьшаются. Что тебя ждёт на дороге, ты не сильно знаешь. Но на базе или возле самолёта ты знаешь точно: вот оно – горючее, вот она – гарантированная жратва, вот оно – укрытие, вот оно всё. И этого «всего» – уже достаточно, чтобы жить. А искать тебя будут по-любому, при Советской власти такого не было, как сейчас, – сперва бабки плати, потом тебя искать будут. И любой упавший пилот знал – через три пропуска связи, то есть через два часа, срабатывает тревога, начинает полёты «Ил-14», самолёт-разведчик, находит точку, потом взлетают «вертушки», эвакуируют… Ничто авиация без взаимопомощи.
Поставили Лексеичу шину на ногу, как смогли, нас этому в училище учили. Сами распаковали примуса, сделали в фюзеляже выгородку, которую отогревали этим примусом, снегом замуровались, чтоб тепло никуда не уходило, понимаешь, спальные мешки разложили… Но вот с точкой падения нам сильно не повезло. Здесь, в Хребте, таких мест много – полностью закрытых, сверху щель метров в двести, спереди – просмотр пятьсот и сзади – триста. Каменный мешок, понимаешь. И углов, под которыми можно в него заглянуть, – очень и очень немного. Да ещё надо знать, что в него надо заглядывать – здесь таких ущелий десятки, если не сотни. В одно из них и твой ероплан завалился, помяни моё слово.