Жесткая посадка

Через минуту сверху с палубы показались корявые железные рога, и в грязь рядом с нами ткнулся корявый, сваренный из каких-то гнутых трубок, трап. Я с опасением поглядел на него, но Ух на редкость сноровисто вскарабкался по нему на палубу и протянул мне руку.

Обладатель волосатого лица, капитан Василич, судя по всему, делил людей на две категории: первая могла попросить его что-то сделать, а вторая - заставить. Первую категорию он недолюбливал, вторую же - ненавидел. И сейчас он мучительно размышлял, к какой из них отнести нас.

Мы спустились в пахнущую соляркой жаркую каюту, в углу которой стояла маленькая железная печка. На полу лежала облезлая шкура огромного медведя, четыре койки были убраны ватными матрасами и шерстяными солдатскими одеялами. В каюте стоял тот тяжёлый дух мужского тела, тёплой шерсти, закисшего хлеба, табака, перегара и керосина, который обычно встречается в плохих шофёрских общежитиях, ночлежках кочегаров и салонах дальнобойных автомобилей.

На противоположном от трапа конце каюты из стены торчал кусок фанеры, заменявший стол. Туда-то и водрузил Ух бутылку коньяка, прихваченную где-то в Екатеринбурге, когда мы три часа ждали какой-то очередной транспорт на восток.

– Пижон ты, Ух, - мрачно сказал Василич. - Вечно дерьмо пьёшь всякое, настойки клоповые. Щас я человека попрошу, он выпить принесёт.

Василич полез в карман, вынул из него горсть мятых бумажек и дал своему матросу, угрюмому черноволосому невысокому крепышу, которого так пока нам и не представил.

– Слышь, водки возьми. Ну, такой, чтоб не дешёвая, рупь за сто так.

Матрос зыркнул на бутылку коньяка, но ничего не сказал и полез вверх по трапу на палубу. Когда его шаги перестали отдаваться по кораблю, Василич сам скрутил пробку на бутылке.

– Ну, разливай, что ли, мы что - так просто сидеть будем? Рассказывай, чего пришёл…

Глаза у Василича под нагромождением волос были серыми, чистыми и ясными - такими, какие они бывают только у совершенно прожжённых жуликов, способных свидетельствовать любую наскоро придуманную ими ерунду хоть у самого престола Господня.

– Нам нужно в Хохотск, Василич.

– И скоро вам туда нужно? Вон, в Хохотск плашкоут собираются тащить послезавтра…

– Нам нужно в Хохотске забрать кой-чего и обратно вернуться. Сам-то можешь?

Василич прикрыл свои прозрачные зенки праведника, изображая усиленную работу мысли.

– Мочь-то могу. Скока платишь?

– А сколько стоит?

Ух завёл с Василичем неторопливый торг, итог которого, собственно, был известен - мы заплатим (и можем себе позволить это сделать) любую сумму, и даже в не совсем разумных пределах. Но Василич вёл себя довольно странно - у меня даже складывалось впечатление, что деньги его фактически не интересуют. При обсуждении сроков выхода в море он пустился в сложные умствования по поводу понедельника, отливов и приливов, сводки погоды и возможностей найти попутчиков.

Бутылка «клоповой настойки», столь жестоко раскритикованная в самом начале застолья, опустела буквально через полчаса после начала беседы, и капитан начал озабоченно прислушиваться - не раздаются ли по трапу шаги отправленного за выпивкой матроса.

Шаги раздались, и в люк каюты просунулся звенящий пакет с голыми девицами на тропическом пляже.

– Лучше бы девиц таких в пакете таскать, чем водку, - попытался пошутить Ух, но шутку не приняли.

– Кстати, о девицах, - деловито сказал Василич. - Нюрка, пошла вон! В ночь уходим.

Ворох тряпья в изголовье койки зашевелился и оказался заспанной девахой лет двадцати. Слезящимися глазами она оглядывала каюту, будто не до конца соображая, куда попала, затем автоматически взяла со стола папиросу, закурила, и точно так же, жестом хозяйки, схватила мой стакан с остатками коньяка и выпила его единым духом.

– Кому сказал, вон пошла, - рыкнул Василич снова.

– Иду уже, иду, - равнодушно отозвалась девица. - Обратно-то придёте хоть?

Она не торопясь собрала в пластиковый пакет какие-то шмотки, обула стоящие перед печкой резиновые сапоги и сосредоточенно полезла на палубу.

– Чего с собой берём? - спросил Василич Ухонина. - Кроме водки, естественно…

– Ну, - Ух задумался, - как чего? Хлеба, сгущёнки, тушёнки… Помочь взять?

– Ишь ты, баре, - недовольно проворчал Василич. - Тушёнки им захотелось… Морем пойдём, рыбу жрать будете!

– А заправка?

– Какая там заправка? В море зальёмся с пограничного катера. Или с МэРэЭса [13].

– На хрена нам погранцы? - равнодушно бросил Ух. - Давай здесь заправимся, я башляю.