Жесткая ротация

Да и сама Объединенная Европа это, прежде всего, немецкий проект: Соединенные Штаты Германии и наконец-то добровольно примкнувшей к ней Франции – так это задумано. Недаром же Англия продолжает цепляться за фунт стерлингов.

После падения Берлинской стены и объединения двух Германий дальнейшая немецкая экспансия (мирная, разумеется) стала на европейском континенте неминуемой. Немцы оказались единственной нацией Старого Света, сохранившей (или заново набравшей) витальность, чтобы не сказать – пассионарность.

Немецкая модель плавильного котла в максимальной мере нейтрализует исламский фактор. Немецкие наука и техника лучше всего подготовлены к непростому переходу в постиндустриальную фазу. И даже раздельное существование двух Германий не помешало ФРГ стать мотором и лидером всей Западной Европы (как, кстати, в свое время и ГДР – мотором и лидером Европы Восточной). Одним словом, сразу же после объединения Германии и ликвидации Варшавского договора в общеевропейскую повестку дня попал вопрос о «четвертом рейхе». С человеческим лицом, понятно, – с лицом куда более приятным и, не в последнюю очередь, родным, нежели поднадоевшая европейцам физиономия Дяди Сэма. Не говоря уж о наетых ряшках преемников Дядюшки Джо… Но сначала нужно было «переварить» бывшую ГДР – и Германия приступила к этому, не жалея сил и средств и, в частности, существенно «уронив» бундесмарку.

Такое развитие событий не устраивало США, уже взявшие курс на однополюсный мир, управляемый исключительно из Вашингтона. Первая (а затем, конечно же, и вторая) война с Ираком, вмешательство в конфликты на территории распавшейся Югославии (в которой, кстати, основной валютой была бундесмарка) и, наконец, односторонняя война с Сербией в 1999 году напомнили европейцам (и прежде всего немцам), кто в доме хозяин. И нельзя сказать, чтобы немцы, да и французы, отнеслись к этому с излишним восторгом. Но реальных средств политического противостояния Вашингтону, не желающему слушать никаких возражений, у объединяющейся Европы не было и нет, тем более что «новые европейцы» поспешили присягнуть на верность США. В этих условиях евро стал валютой не только объединения, но и протеста, и тут же оброс множеством символических смыслов – как сам по себе, так и в курсовом соотношении с долларом.

Изначально заниженный (до уровня обвалившейся после объединения Германии бундесмарки x 2), но номинально все равно превосходящий доллар (1:1,15), евро опустился до 0.90 еще в безналичной форме, а затем начал долгий – макроэкономически двусмысленный, но символически чрезвычайно важный – подъем к нынешним 1,30. Все более претендуя на роль даже не резервной, а второй мировой валюты. Но двух мировых валют в однополюсном мире быть не может: владение единственным печатным станком – важнейшая составляющая мирового господства. А ведь крушение доллара (чисто гипотетическое) низвело бы на уровень натурального хозяйства и саму Европу. Поэтому США наверняка постараются (не постояв, как всегда, за ценой) войну валют если уж не выиграть (это им невыгодно), то погасить, привязав евро к доллару на уровне примерного паритета и превратив его из протестной валюты в идеологически нейтральную вроде канадского доллара. Ну а называться «европейский доллар» может и евро – союзника нельзя загонять в угол. И вряд ли Объединенная Германия (прошу прощения, Объединенная Европа) сумеет найти эффективные контраргументы.

2004

Время и место

Многажды процитированные слова Столыпина о великих потрясениях и великой России представляют собой классический образец ложного рассуждения. Великие государства, великие нации, да и великие исторические деятели появляются только в ходе великих потрясений. И, не будем забывать, сами по себе столыпинские реформы были, под стать петровским, задуманы именно как великое потрясение, из которого стране предстояло в идеале выйти счастливо преображенной.

«У терпения есть границы, и границы терпения становятся государственными», – сказал западноевропейский поэт. Государственные границы неизменно бывают политы кровью. Мы клянемся не отдавать ни пяди – и наши соседи клянутся в том же, но, в конце концов, кому-то приходится поступиться принципами. Государственные границы определяются не договорами сторон, а великими потрясениями, договорам предшествовавшими, и, разумеется, готовностью (или неготовностью) идти на дальнейшие жертвы. Включая, в иных случаях, международную обструкцию.

И точно так же дело обстоит в общественных отношениях. Исторический компромисс между трудом и капиталом, достигнутый в странах «золотого миллиарда», был плодом трехсотлетней кровавой борьбы и оказался к середине XX века достигнут только на фоне советской угрозы – военной, экономической и не в последнюю очередь идеологической. Вот почему социал-демократические мечтания узника № 1 Ходорковского вызывают в лучшем случае незлую усмешку: ага, господа олигархи «семейного» и «питерского» розлива, так вы и отдадите хоть что-нибудь добровольно. Как же я тебе, бабушка, подам – где у меня ракетка, где мячик?