Жесткая ротация

И это возвращает нас к нашим баранам. Интересно, с чего это Мутко взял, что иностранные судьи не будут брать взяток? Что им не объяснят, что за штука такая вертушка и кто по ней может позвонить? Что фотографии их жен и детей тоже можно найти в Сети? Что репутация не дороже денег и уж во всяком случае не дороже жизни? Опыт (в том числе и профессиональный опыт нынешних руководителей страны) подсказывает: иностранца коррумпировать еще легче. Ведь его привлекает не столько сумма, сколько ее необлагаемость, – не столько черная икра, сколько черный нал! А постсоветские евреи, в массовом порядке перебравшись на ПМЖ в Германию, первым делом коррумпировали хваленое тамошнее чиновничество!

Инициаторы и спонсоры общероссийской премии «Поэт» повели себя куда разумнее. Невольно (или вольно?) взяв на вооружение доктрину Михаила Юрьева «Крепость Россия». Литературная крепость Россия – с семидесятилетним питерским строчкогоном в донжоне. Виноват, в святая святых!.. Юрьев рекомендует еще – для сохранения и поддержания праздничной самобытности – бои без правил в национальном стиле (у тех же украинцев, кстати, есть боевой гопак!) и повсеместное внедрение тяжелых наркотиков – правда, тут уж он ломится в открытую дверь. Однако лучше так, чем никак.

Потому что, если все пойдет по-мутковски, мы ведь не сегодня-завтра и президента Футбольного союза откуда-нибудь из Италии выпишем. Да и почему только футбольного? Того же, чтоб далеко не ходить, Берлускони! Чистейшей души человек – ни один суд ему не страшен – и всегда с готовностью берется за любое дело.

Ну а если Берлускони оглядится вокруг и душа его страданиями уязвлена станет, он и сам построит футбольную крепость Россия. И она будет называться катеначчио!

2005

Альтернативная история: операция «Ельцин в Форосе»

Восемь лет назад, после августовского дефолта, наша страна, казалось, окончательно пошла вразнос. И, как почти всегда в таких случаях, вспомнила о демократии. И чуть ли не всенародно (с подсказки Явлинского, что само по себе смешно) выбрала себе спасителя. Им оказался Евгений Примаков – и дело свое он сделал. Правда, не довел его до конца.

Семь месяцев спустя, в марте, Примаков превратился в самого популярного политика в стране – тогда как рейтинг президента Ельцина составлял отрицательную величину, прокоммунистическая Дума затеяла процесс импичмента, а человек, похожий на прокурора, сидел на чемоданах компромата. Никакого «Медведя» еще не было и в помине; ваххабиты мирно молились Аллаху; патриоты рукоплескали «развороту в небе» после начала бомбардировок Югославии; казнокрады с трепетом ожидали семидесяти тысяч арестов, то ли в шутку, то ли всерьез обещанных им премьер-министром. Ясно было, правда, что в премьерах Примакову остается ходить недолго: то ли ревнивый и (как думалось тогда) находящийся при последнем издыхании Ельцин себе и «семье» на беду попытается его снять, то ли Примаков на ближайших выборах пройдет в дамки. Впрочем, в дамки он проходил в обоих случаях.

Считается, что импичмент Ельцину, затеянный Думой, провалился (хотя по вопросу о Чечне не хватило всего двух голосов). Это, однако же, поверхностное суждение. Весной 1999 года фактический списочный состав Думы резко сократился – одни ушли в министры, других грохнули коллеги по бизнесу, – и если бы мандатная комиссия зафиксировала этот факт перед голосованием по импичменту (и, соответственно, изменила кворум), все получилось бы по-другому. Но и в сложившихся условиях победа Ельцина оказалась пирровой: по каждому из четырех пунктов обвинений он был признан государственным преступником № 1 более чем половиной присутствовавших на тот момент в зале депутатов. До Совета Федерации дело не дошло, но и он – пропримаковский и антиельцинский (достаточно вспомнить исход голосований по отставке Скуратова) – был настроен однозначно.

И тут-то Ельцин и отправил Примакова (позволившего себе, кстати, несколько резких высказываний и о президенте, и о его окружении) во внезапную (а на чей-то взгляд, долгожданную) отставку. И Примаков ушел. А почему он ушел, я не понимаю до сих пор. Почему Примаков не затеял собственный переворот, который в условиях, когда реальная власть уже фактически перетекла к нему, означал бы вполне законное пресечение очередного переворота, затеянного без трех минут (и без двух голосов) отрешенным от должности и ненавистным подавляющему большинству населения президентом?

Что стоило Примакову объявить Ельцина «Горбачевым в Форосе»? А себя – его конституционным преемником? Объяснив Борису Николаевичу, что уйти вперед головой можно только добровольно. Что стоило за ночь арестовать не семьдесят тысяч, и даже не просто семьдесят, а семь – десять человек, на которых реально зиждилась ельцинская власть? За Примакова были правительство, обе палаты парламента, силовые структуры, лужковская Москва и народ России. Против – не было никого, кроме нескольких проворовавшихся чиновников и их подельников-олигархов.