Жесткий контакт

Шагать по шпалам – особое искусство. Наступаешь на каждую шпалу – и приходится семенить, мелко перебирая ногами, топаешь через одну – и вынужден растягивать шаг, включать в движение непривычные для обычной ходьбы группы мышц. И все равно, так или сяк, семеня или вытягивая носок, а по шпалам вышагивать быстрее, чем рядом с железнодорожной насыпью. Рано или поздно удается поймать правильный ритм и топ-топ-топаешь, как заведенный, переставая смотреть под ноги и экспериментировать с ходьбой по рельсу.

Псих, переваливаясь по-утиному, шагал, наступая на каждую шпалу. Шаман подпрыгивающим, пружинистым шагом топал через одну. И, что интересно, шли они в одинаковом темпе, можно было бы сказать “плечом к плечу”, кабы их не разделял промежуток между рельсами.

Шли с востока на запад. От рассвета и до заката. Как будто первую половину дня пытались убежать от солнца, а вторую – догнать пылающую звезду. На ночь спускались с железнодорожной насыпи, разводили костер, вытряхивали из рюкзака Психа остатки съестных припасов и молча жевали. Рюкзак, еще недавно тяжелый и толстый, тощал с каждым днем. Как только железнодорожное полотно выплеснулось из лесу и потащилось в бесконечную даль по равнине, не удалось подстрелить ни одного зверя, ни одной птички, даром что у каждого на плече болталось по арбалету. Не сговариваясь, каждый день они шли все быстрее и быстрее, лелея надежду увидеть, наконец, хотя бы деревце на горизонте и стараясь не думать о том, что будет, ежели еще неделю горизонт останется издевательски чист. А самое главное, изо всех сил старались не оглядываться, не пялиться в небо, боясь заметить в бледной синеве точку вертолета, от которого нигде не спрятаться.

В принципе оставалась надежда, что, заметив две фигуры в камуфляжной униформе, вертолеты не начнут сразу стрелять. Переодеваясь в снятые с трупов комбинезоны, Шаман и Псих сочинили более или менее подходящую легенду, на случай встречи с настоящими камуфляжниками. Изрядно поранившись, арестанты-беглецы сбрили бороды, а Шаман обкромсал еще и волосы и впервые позавидовал лысине Психа. Бриться, да еще и подстригаться при помощи меча, – занятие малоприятное и, скорее всего, бесполезное. И Шаман, и Псих прекрасно понимали: охмурить вертолетчиков вряд ли удастся. Даже если вертолет приземлится и появится возможность заговорить, вранье арестантов раскусят мгновенно. Посему придется “лепить горбатого” в первую секунду-две контакта – и сразу в бой, вероятнее всего – в последний. Однако никаких “контактов”, пожалуй, не будет. Можно сбрить бороды, обрезать волосы, скрыть лысину, можно переодеться, но их наверняка опознают и уничтожат первым же ракетным залпом…

– Слышь, Шаман, это самое, солдафоны с билетами…

– С арбалетами, – поправил Шаман.

– Какая, на хер, разница! Стрелами…

– Болтами…

– А хоть гвоздями! Не пулями солдафоны шмаляли, верно? А с вертолета, едреныть, долбанули ракетой. Почему?

– Сто двадцать шесть.

– Чего?

– Я веду счет от нечего делать. Почему арбалеты уживаются с ракетными установками, ты спросил в сто двадцать шестой раз. И я тебе в сто двадцать седьмой раз отвечаю – не знаю.

– А почему я в него шмаляю из ствола, а он бежит, и хоть бы хны?

– Сто девятнадцать. Отвечаю сто двадцатый раз – ты промазал. Или рано открыл огонь, или руки у тебя тряслись, потому и промазал. К тому же пистолет не пристрелян, верно?

– Чего значит “не пристрелян”? Стрелять в него, в пистолет, надо, что ли? Ты, это самое, умом тронулся, а?

– Ты когда пистолет нашел?

– Я-то? Как нас в тайге кинули, мы, это самое, казармы пустые после военных шмонать начали, и, это самое, я волыну нашел, притырил и…

– И четыре года прятал пушку, – подхватил Шаман, – холил да лелеял пистолет системы Макарова с полным магазином. Последнюю надежду на крайний случай. А когда, как ты говоришь, “этот самый” крайний случай подвернулся, бездарнейшим образом распорядился своей последней надеждой…

– Угу. – Псих обиженно засопел. – Что ж, тебе надо было волыну поварить? Тебе?

– Не кипятись, гусь лапчатый…

– За гуся, падла, ответишь!

– Все! Все! Извини! Беру свои слова обратно. Забыл я, что для вас, блатных да приблатненных, и гусь, и петух – все едино – птица позорная…

– Слышь, Шаман, это самое, то, чо ты нас с Жориком тогда замо… обмочил, я, считай, забыл и простил, но ты базары-то фильтруй, ага?

– Угомонись, Псих. Сто, двести раз объяснял: вы с Жорой сцепились, а я засек арбалетчиков. Как вас разнять, покуда болты не полетели? Ну, я и учинил, чего первое в голову пришло. Разыграл спектакль для вооруженных зрителей с другого берега речки, выиграл время.

Шаман нагло врал, однако, похоже, Псих и правда искренне уверовал в необходимость и пользу тогдашней уринотерапии. И все же предупредил в который раз:

– Слышь, как до людей дочапаем, про тот случай молчи.

– Век воли не видать, – со всей серьезностью пообещал Шаман, давая “это самое” обещание раз в тридцатый, а то и в пятидесятый.