Жесткокрылый насекомый

– Заявление писать будете? – шмыгнул носом милиционер.

– Не буду, – махнула рукой Кулик.

И все бы разошлись, пусть и не довольные, но оставшиеся при своих интересах… однако в это время хрен принес Распопову, и скандал разгорелся с новой силой.

– Куда ты их отпускаешь? – орала она на Боборыкина, который совсем осунулся и чуть не плакал. – Ты выяснил, чьи они? Ты знаешь, кто эта женщина?

– Мать, – сержант уныло шаркал ножкой.

– Кто сказал, что мать? Она сказала?

Боборыкин задумался.

– Нет… – признал он.

– А кто?

– Они, – палец ткнул в маленьких Куликов.

– Ты дурак? Они бы тебе сказали, что Путин их отец – ты бы поверил?

– А почему я должен не верить? – взорвался Боборыкин. – А кому тогда верить? Вам? Где ваше удостоверение, кстати? Вы можете подтвердить свою личность? У вас настоящие волосы? А глаза? А грудь не накладная?

Распопова потеряла дар речи. Она и впрямь была в штатском и без удостоверения и только что, видимо, осветлилась, и зачем она сюда приперлась именно в данный момент, скорей всего и сама не понимала.

Тут еще начальство пришло. Встало в сторонке и смотрит. Начальство не встревает, оно потом оторваться даст – и Боборыкину, и

Распоповой, и всем остальным до кучи, и мало никому не покажется.

Всем плохо, все виноваты, и никакого выхода – только по живому резать.

Город полнился слухами, один чудесатее другого. Например, одни утверждали, будто на “Культуру” (местное психиатрическое отделение, расположенное на одноименной улице) привезли мужика, которого еле сняли с дерева, где тот меланхолично глодал ветку. Привезти-то привезли, но на выходе из машины мужик дал деру. Санитары хотели заломить ретивому пациенту руки, но как-то так получилось, что руки они выдернули с мясом, а мужик все-таки сбежал. В состоянии глубочайшей депрессии госпитализировали самих санитаров.

Другие утверждали, что китайцы на рынке поймали гигантского жука.

Жук маскировался под человека, но каким-то образом азиаты вычислили членистоногое, убили и съели. Якобы снаружи насекомое выглядело как мужчина, а внутри – какие-то желто-зеленые внутренности, костей нет, и одежда странно похрустывает.

Весьма любопытной оказалась история про усатую бабу в мужском костюме. Странная тетка оголила зад и навалила огромную кучу в частном секторе, во дворе батюшки Иоанна. Попадья, увидав бесчинство через окно, выскочила на улицу и ругательски обругала бесстыдницу, а та вдруг подпрыгнула выше забора и улетела прочь на больших прозрачных крыльях, шумя, как вертолет, и даже штаны не натянув.

Вооружившись граблями и непрерывно читая “Отче наш”, хозяйка подворья подошла к белесым экскрементам и с удивлением обнаружила, что это вовсе не дерьмо, а большие кожистые яйца, вроде муравьиных, но размером с крупное яблоко. Яиц насчиталось не меньше десятка. С воплем “Изыди!” попадья изничтожила поганую кладку, а по возвращении домой самостоятельно приговорила полулитровую бутылку водки.

Кто-то из кришнаитов наблюдал сразу двух многоруких богов. На вопрос, сколько именно рук было, вайшнав отвечал неуверенно, потом и вовсе запутался в показаниях, а вскоре выяснилось, что он вообще напыхался травы. За поведение, недостойное российского кришнаита, наркоман был с позором изгнан из общины.

– Хрущ сказал – лёд начался, – рассуждал Пиворас. – А вокруг – тепло…

Марина Васильевна раскладывала еду по плошкам и слушала болтовню бомжа с пятого на десятое. Она чувствовала себя дурой. Жестокой дурой. Пришла заступаться, а в результате что?

В результате пришла Галочка Геращенко, и ребят забрали в приют. И впервые Кулик не знала: радоваться ей, что так легко отделалась от

“детей”, или печалиться? Странно, но девочка – Кира, кажется? – показалась очень знакомой, и было обидно, что даже словом перемолвиться с ней не дали. Паренек-даун горько плакал, звал Марину

“мамой” (ну это уже привычно), ему вторил Олег, а Евгений с Кирой утешали братьев, сами едва сдерживая слезы. Боборыкин смотрел на

Марину Васильевну, как на предательницу.

– …глобальное потепление, говорят, – продолжал бормотать Альбин. – А он про лед какой-то… Сумасшедший, наверное.

– Кто сумасшедший? – не поняла Кулик.

– Да Хрущ. Ты, что ли, не слушаешь меня нисколько? Говорю тебе, говорю… Дай хлебушка.

Марина молча протянула ему батон, который купила для себя.

– Спасибо. – Пиворас начал кланяться. – Добрая ты…

Куда добрее, подумала Марина Васильевна.

По всем точкам Альбин Петрович ее сопровождать не стал, объяснил, что “кровать делать надо, а то комары сожрут”. Так что отвлекаться стало не на кого и тоскливое самокопание вряд ли кто уже прервет.

Но почему-то, едва Пиворас ушел, мысли стали вращаться вокруг него.

Тоже ведь, выискался – Альбин Петрович. Как его, интересно, на самом деле зовут, и откуда он вообще вывалился? Странное дело: не успела

Марина отделаться от Евгения, как ей попался этот самый… с неприличным ударением.