Жестокая болезнь (ЛП)

Когда добираюсь до подвала, тишина вызывает беспокойство. Блейкли остается связанной и прикованной к стене, но ей можно свободно передвигаться в пределах комнаты за занавеской. Я предоставил одежду, еду, воду и даже кофе, который она любит. Конечно, никакой посуды и острых предметов, но за другой занавеской для уединения есть биотуалет. В углу раскладушка и одеяла.

Я обеспечил ей все удобства, и все же, отодвигая брезент в сторону, вижу ее в той же позе, в которой она была с тех пор, как я снял ремни. Сидит на койке, спиной к стене, поджав ноги к груди.

Я становлюсь в поле ее зрения.

— Вечера становятся теплее, — говорю я.

— Мне не узнать, — она отшатывается, но, по крайней мере, реагирует.

— А ты бы хотела?

Это заинтриговывает ее, и она поднимает глаза, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Хочешь сказать, что готов рискнуть тем, что твое дикое животное сбежит?

Я заслужил ее гнев, но никакого больше сарказма между нами. Достаю брелок с ключами из джинсов и подхожу к ней.

— Нет причин скрывать отсутствие эмоций. Цинизм хорошо работал на тебя раньше, но сейчас я бы хотел встретиться с настоящей Блейкли.

Ее губы изгибаются в вызывающей ухмылке.

— Ты бы с ней не справился.

— Может быть, и так, — признаю я. Приседаю, чтобы дотянуться до манжеты на ее руке, я выдерживаю ее взгляд. — Ты могла бы одолеть меня, — я вставляю ключ в замок, — и уйти далеко, чтобы я не смог тебя найти, но ты, скорее всего, умерла бы от гипертермии, не добравшись до цивилизации.

Я поворачиваю ключ, и замок открывается.

Она прищуривается, глядя на меня.

— Мы не в городе, — рассуждает она.

Я отпираю вторую скобу и кладу ключи в карман, снимая наручники. Замечаю красные следы от наручников, испещряющие ее кожу, и обхватываю ладонью ее нежное запястье.

— Мы не в городе, — подтверждаю я, проводя большим пальцем по рубцам на коже. — У меня есть мазь.

Она выскальзывает из моей хватки.

— Где мы, Алекс?

Я поднимаюсь на ноги и протягиваю ей руку.

— Мы в безопасном месте.

Она игнорирует мою руку и вместо этого сама поднимается на ноги. На ней джинсы, которые мне удалось подобрать по ее размеру, и одна из моих кофт с длинными рукавами. То, что она одета в мою одежду… кажется таким интимным, как будто она просто девушка после проведенной вместе ночи с парнем.

Я потираю затылок и отвожу взгляд.

— Я покажу тебе.

Я веду ее через лабораторию к металлической двери, где отпираю засов. Это единственный выход наружу. Никакой экскурсии по хижине. Слишком много личных вещей. Слишком много будет вопросов.

Я толкаю дверь и иду впереди нее вверх по бетонной лестнице. Добравшись до люка, распахиваю его, и он с грохотом ударяется о землю, нарушая тишину. Постепенно звуки ночи достигают наших ушей. Сверчки, насекомые, отдаленное журчание реки.

Блейкли глубоко вдыхает.

— Я чувствовала запах воды.

— Гиперосмия, — говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть, как она оглядывает темноту. Мы застряли в самом сердце леса, окутанные вековыми соснами и высокими горными вершинами. — У тебя обостренное обоняние. Это расположено вот здесь, — я указываю на середину своей головы, — в теменной доле.

— Понятно, — говорит она, но ее отвлекает окружающее. Без сомнения, ее напряженный мозг пытается понять, в какой части штата она находится и как осуществить побег.

Нигде поблизости нет следов шин, указывающих на наличие транспортного средства. Я паркую грузовик в полумиле, в отдаленном месте. Ну, здесь все отдаленно. Ближайший город находится более чем в пятидесяти милях, и он маленький. Если пролететь над ним на самолете, ничего не увидишь. Мой домик у чёрта ну куличиках.

Мы с Мэри наткнулись на него по чистой случайности. Дорога сюда не является популярным местом для пеших прогулок. Место заброшено, и когда Мэри искала информацию для покупки, узнала, что дом принадлежал некоему банку, который конфисковал его несколько поколений назад.

Беспокойство заползает мне под кожу, пока я терпеливо жду, когда Блейкли либо убежит, либо смирится с ситуацией. Она смотрит на меня и говорит:

— Покажи мне реку.

Я выдыхаю напряжение из груди.

Она умнее предыдущих, хитрее. Я бы никогда не рискнул выпустить другого испытуемого за пределы подвала, и не должен был решаться на это с ней, но они не были так важны для эксперимента, как Блейкли. Она может завянуть, как цветок, срезанный со стебля.

Мысль о Блейкли как о мягком, нежном цветке вызывает у меня улыбку. Она не мягкая и не хрупкая. Словно в насмешку надо мной, острое и осязаемое воспоминание об ощущении ее кожи, когда я держал ее за запястье, обрушивается на меня, и моя челюсть сжимается.

— Туда, — я поднимаюсь по ущелью, мыслями возвращаясь к своему заданию.

Этот момент жизненно важен для нее и эксперимента. Она должна научиться доверять мне, и да, я знаю, что этого может никогда не случиться. Я пошел на огромный риск, выбирая ее, так что это просто должно сработать. С ней нельзя потерпеть неудачу.