Жестокая болезнь (ЛП)

— Ты продолжаешь бороться, — он хватает мои покрытые синяками руки и зажимает их между нами. — Черт, Блейкли. Я не хочу причинять тебе боль, — его дыхание разрезает воздух, эти бледно-голубые глаза пронзают меня.

Маниакальный смех вырывается из глубины моего горла.

— Немного поздновато. Уже причинил, — я отбрасываю волосы с глаз, пристально глядя на него. — И теперь, когда рядом сумасшедший убийца, угрожающий моей жизни, нам ничего не остается, кроме как разорвать друг друга на части. По крайней мере, я отомщу тебе до того, как Грейсон меня поймает.

Черты его лица смягчаются, понимание проступает сквозь напряжение.

— Ты забываешь, кто первый обратился к этой психованной паре, — говорит он, в его тоне ясно слышится обвинение. — Что ты сказала доктору Нобл? Видимо, что-то интересное, раз ее пациент так заинтересовался нами.

Часть гнева внутри меня рассеивается. Очевидно, то, что я сказала Лондон, дошло до Грейсона. Я не осознавала риски, и не рассматривала последствия того, что нам с Алексом придется встретиться лицом к лицу с линчевателем. Только после того, как Лондон покинула мой гостиничный номер. Я слишком поздно поняла, что они двое могут быть замешаны.

— Все, что произошло после того момента, как ты воткнул иглу мне в шею, на твоей совести, Алекс, — говорю я с яростью. Как бы хотелось иметь возможность убивать взглядом.

Черты его лица напрягаются.

— Я это исправлю.

— Ты не можешь. Ты меня не исправишь. Я убила человека, — резко говорю я себе под нос. — Мой мозг не в порядке. Я облажалась, — качаю головой, теряя всякую решимость.

Его руки опускаются на мои бедра.

— Расскажи мне, что произошло.

Мои глаза закрываются от вспышки воспоминаний. Я ни с кем подробно не говорила о той ночи, и Алекс — последний человек, которому я хотела бы довериться. Но он — виновник; он сотворил это с моим мозгом. Если есть шанс, что он почерпнет какую-нибудь жизненно важную информацию, которая поможет исправить то, что было сделано…

Я рассказываю ему о своей миссии по завершению работы Эриксона. О том, как последовала за Эриксоном в его многоквартирный дом. О крике, который я услышала в переулке, и то, как он подействовал на меня, заставил пойти в тот темный проход.

— Он душил ее, — говорю я, вспоминая насилие, свидетелем которого я стала, и как я боялась, что Эриксон правда убьет девушку. — Когда ее глаза встретились с моими… не знаю. Я не помню всех подробностей. В какой-то момент он бросился на меня, а потом повернулся спиной, — я делаю судорожный вдох. — Я полезла в свою сумку, а потом ударила его ножом. У меня все руки были в крови.

Я отворачиваю лицо, как будто могу избежать шквала образов, обрушивающихся на меня. Алекс касается моего подбородка, мягко заставляя посмотреть на него.

— Значит, это была самооборона.

Я выдергиваю голову из его хватки.

— Нет. Я это точно знаю. Что-то сломалось у меня в голове. Эта ярость… я никогда раньше не испытывала ничего подобного. Я вышла из-под контроля.

— И это напугало тебя больше всего, — говорит он, и я ненавижу то, как его глаза наполняются пониманием.

Я сдерживаю яростные слезы, издевательский смех вырывается наружу.

— Да. Бесит, что я не контролирую свои мысли, эмоции, действия. На что, черт возьми, я еще способна?

Его руки сжимают ткань моих джинсов на бедрах, притягивая ближе к себе. Тепло разливается там, где его тело касается моего, и я борюсь с желанием обхватить его ногами.

Я видела все оттенки Алекса раньше. Доверчивый ботаник. Умный ученый. Безумный ученый. Млеющий любовник, борющийся с плотской потребностью. Раскаивающийся грешник, которым он стал, столкнувшись со своими демонами.

Но я никогда не видела, чтобы тьма застилала его глаза так, как сейчас, напоминая о его комнате с часами, о пустой черноте.

— Алекс, что такое? — требую я. — Что ты мне недоговариваешь?

— Я не давал тебе повода доверять мне, — говорит он. Под моим нетерпеливым взглядом он выдыхает. — Процедура тебя не изменила. Это невозможно… Черты характера не меняются, они просто усиливаются.

По моей коже пробегают мурашки.

— Ты говоришь, что я убийца. Вот… кто я такая.

Он берет мое лицо в ладони, на его чертах отражается смесь отчаяния и решимости.

— Мы оба знаем, что Эриксон заслуживал этого наказания. И даже худшего.

Затаив дыхание, я стараюсь не двигаться.

— Я не его судья, — говорю я, в моем голосе нет убежденности.

Он проводит большим пальцем по моей нижней губе, в глазах горит неприкрытый голод.

— Но ты стала его палачом, — говорит он. — Однажды ты сказала, что месть — это твой идеал. Так и осталось, просто… усилилось.

Страх — это приливная волна, обрушивающаяся на меня, утаскивающая так глубоко под воду, что я не могу отдышаться.

— Ты неправ. Ты бредишь, это не так, — но даже когда я отрицаю его слова, мое сердцебиение учащается, пульс подскакивает в венах. Оцепенелый холод сменяется приливом жидкого огня, воспламеняющего мою кровь. Раскаленный добела всплеск адреналина разливается по мне, почти опьяняя.