Жестокая любовь государя

Ровный строй бояр нарушил Морозов – вышел вперед на шаг, приосанился. Дородности боярину не занимать – закрыл собой сразу трех мужей.

– Нам без государя нельзя. И чем крепче будет государь, тем лучше! Порой к нам разум через плеть доходит. И чем пуще государь нас на ум наставляет, тем больше от того нам прибытку. Только как же мы можем служить государю, который опалился на нас почем зря и слушать не желает, будто бы мы не слуги его, а злодеи какие-то!

– Что же ты предлагаешь, песий сын, нового государя выбирать?! – воспалился митрополит. – На мятеж народ подбиваешь! Не слушайте его, служить мы должны тому государю, который нам дан божьей милостью, а не мятежным хотением! Если не покаемся сейчас мы перед Иваном Васильевичем, так уедет он с родной вотчины в дальние края. Вот тогда и нахлебаемся мы досыта горюшка. Быть без царя – все равно что жить сиротинушкой без матушки и без батюшки. Вот и в челобитной своей государь отписал, что не винит он свою челядь и холопов, а в лихоимстве судит ближних бояр!

Всколыхнулась людская масса, забурлила. Митрополиту показалось, что выплеснет она сейчас на крыльцо и сметет ближние чины.

– Мятежные речи глаголешь, Афанасий, народ на смуту подбиваешь! Кто тогда Москве и государю служить станет?! – возроптал Федор Шуйский.

– Да мы сами изменников покарать готовы! – подал голос Морозов.

– Не отпустим бояр со двора, пока не побожатся, – науськивал московитов на вельмож Афанасий. И всем стало ясно: скажет владыка: «Ату изменников!» – и растащит челядь лучших людей по сторонам стаей озлобленных псов.

– Не отпустим! – охотно подхватили московиты, предчувствуя забаву.

Это, пожалуй, поинтереснее, чем потеха на Масленицу. Не каждый день ближние бояре шею для бития подставляют.

– А может, государю царствие в тягость стало? Может, и стоит отречение принять да другого самодержца выбрать? Если пастырь слеп, так как бы он нас всех в зловонную яму не потянул! – посмел возроптать Федор Скопин.

Пожалел Циклоп Гордей, что отправил братию в разные стороны: кого милостыню собирать, а кого на большую дорогу купеческую мошну трясти. Вот сейчас самое время, чтобы перекричать московитов: «Нового царя давай!» Вот тогда и выбрали бы боярина попокладистее, а затем окружили бы разбойной опекой.

– Московиты! – завопил митрополит. – Устами Федьки глаголет сам дьявол! Узнаю его поганую речь. Скоро он станет говорить, что сатанинский присмотр лучше божьей благодати. Смотрите, московиты, дьяволы над его головой летают и в уши Федьке поганые речи нашептывают! – Отступили передние ряды, тесня задних, и страх пронесся над толпой. – Покайся, грешный! Только тогда ты и можешь найти себе спасение. Покайся, если не хочешь на бедовую голову снискать праведную анафему! Кайся! – совсем разошелся Афанасий. И всем присутствующим показалось, что устами неистового монаха глаголет сам господь.

– Каюсь я, господи! Каюсь! Каюсь! – крестился Федор, всерьез испугавшись анафемы. Вот тогда не только в церковь не войти, даже церковную изгородь не переступить – камнями забросают!

– К государю идите, в ноги ему упадите, прощения просите! Если господь позволит, может, тогда и вернется на царствие Иван Васильевич! – наставлял митрополит.

– Вот что я вам скажу, государи, – подался вперед Горбатый Александр. Боярином он был видным, уже тогда заседал в Думе, когда многие из чинов только народились. – Ехать нам надо к государю, и немедленно! Если мы и примем царское отречение, то каково нам далее быть? Даже если и изберем мы государя, то как же он посмеет на чужой двор прийти и на трон сесть, на котором до него Иван Васильевич восседал?! – обрушился с упреками боярин.

Стоявшие рядом князья пыжились: ведь еще вчера Горбатый призвал к себе старших Рюриковичей и, возведя глаза к потолку, восхвалял судьбу, что смилостивилась она над князьями и отправила самодержца в чертову дыру коротать свой век. Пил на радостях Александр горькую, хлопал себя по лоснящимся портам и орал, что заживет теперь лучше прежнего, а на царствие надо избрать кого посговорчивее, чтобы самим у трона стоять и перстом государю указывать. Даже гордыня Александра Горбатого переломилась о мятежный дух собравшихся холопов.

– Хозяином можно быть только в своем доме, со своим порядком чужую горницу не переступают, – продолжал вещать боярин. – Звать надо государя на царствие!

– Звать! – восторжествовали московиты.

– Звать! – почти искренне отозвались стоявшие рядом бояре.

Опришнина

Пожив немного у гостеприимного попа и переломав в большой кручине все лавки и столы, Иван Васильевич отбыл в Александровскую слободу. Хозяин пытался удержать желанного гостя – говорил, что такие столы сделает, что в самой Москве не сыскать, обещал сокрушить государеву кручину целебными травами, но Иван Васильевич отмахнулся от него, как от назойливой козявки, и повелел собираться в дорогу. А поп, несмотря на никольские морозы, стоял на крыльце без шапки и наблюдал за тем, как челядь не торопясь запрягает ленивых лошадок.