Жестокая любовь государя

Бояре разошлись, все больше удивляясь перемене, произошедшей в государе. Справедливо рассуждали:

– Видать, добрая жена Ивану попалась, ежели так скоро нрав его могла усмирить.

Через неделю после замужества царица Анастасия выехала на богомолье.

В первый выезд государыню провожали три сотни стольников, кравчих и прочих дворян, которые ехали впереди царицыных саней, запряженных дюжиной лошадок; позади, оседлав коня по-мужски, Анастасию сопровождали мастерицы и сенные боярышни; на колымагах ехали кормилицы, ближние боярыни.

Поезд продвигался тихо, не было того грохота и звона, каким любил окружать свой выезд Иван Васильевич. Слышалось только похрапывание лошадей и их мерный топот о земную твердь.

Окна в карете царицы были завешены, и только оставалась едва заметная незашторенная полоска, через которую на город и людей посматривала Анастасия Романовна. Теперь она не принадлежала себе, а лицо ее, кроме мужа и верхних боярынь, да еще вот девок дворцовых, видеть не должен никто. И мужики, встречавшиеся на дороге, как можно ниже опускали головы, стараясь глубоким поклоном отвести от себя беду, понимая, что даже нечаянное лицезрение царицы может стоить каждому из них жизни.

Государыня повелела останавливаться перед каждой церковью, чтобы раздать милостыню и в молитвах отблагодарить Христа за содеянное чудо – теперь она царица!

С саней Анастасию бережно под руки подхватили ближние боярыни, и стольники, как бы невзначай, отвернулись в сторонку, чтобы не видеть ее лица.

Шел легкий снежок, падал на мохнатые шубы боярынь, ровным прозрачным слоем ложился на чернобурую шапку царицы.

– Матушка Анастасия Романовна, позволь у тебя с бобрового ожерелья снежок стряхнуть, – сказала Марфа Никитишна, отряхивая поземку с ее одежды.

Сенные боярышни платками стали загораживать от горожан лицо царицы. Но в этом не было особой надобности: прихожане, стоявшие у церкви, уже и так были напуганы приходом государыни и лежали на дороге ниц.

Замерло все вокруг, и снег слой за слоем покрывал дорогу, купола церквей и прихожан, свалившихся у обочины.

– Милостыней всех пожаловать, – коротко распорядилась царица и пошла в храм.

Нищие не выпрашивали копеечку, как обычно, понимая, что дойдет черед и до них, и боярышни с котомкой в руках обходили всех, жаловали гривенниками.

Анастасия Романовна молилась недолго, после чего припала устами к мощам святых и поспешила дальше.

…Во дворец она вернулась только к вечеру, а народ, удивленный столь щедрым подношением, стал называть царицу Анастасия Милостивая.

Яшкина заимка

Яшка Хромой обласкал своей милостью Силантия с Нестером: справил им одежду, подарил татарские ичиги[39] и, испытав, как они знают кузнечное дело, поставил старшими.

В лесу был затерян целый поселок, принадлежавший Хромому. Поселение пряталось недалеко от дороги, за дубовой чащей, которая тесно обступила Яшкино детище, оберегая его от дурного глаза. Избы были строены основательно, из соснового теса, по всему видно, что мастеровые здесь подобрались справные, и сама деревня напоминала сказку, а домики – боровики, выросшие на душистой полянке. Если не хватало здесь кого-то, так это девиц в красных сарафанах, собирающих ромашки на венки.

Но место это было запретное, и мало кто догадывался, что совсем недалеко от стольной сплел разбойное гнездо Яшка Хромой. С трех сторон поселок был огражден болотами, а четвертой стороной упирался в песчаный берег лесного озера. Проникали сюда по затаенной тропе, которую не менее строго, чем царский дворец, охраняли караульщики. И если и забирался в эту чащу нечаянный гость, то обратно, как правило, вернуться не мог, а болота, что уходили на многие версты, строго хоронили еще одну печальную тайну.

Отсюда во все стороны Яшка-разбойник отправлял своих посыльных, которые промышляли на дорогах, возвращаясь порой с крупной поклажей.

Верные люди тайной тропой доставляли разбойнику добрую часть монет, собранных нищими на базарных площадях и у соборов.

Деревня напоминала разбуженный улей, где каждый знал свое дело: кузнецы правили сабли и собирали доспехи, чеканщики резали монеты, воинники упражнялись с оружием.

Яшке-разбойнику до всего было дело, и уже с раннего утра можно увидеть в деревушке ковыляющего атамана и слышать его резкий голос, сотрясающий лесную тишь.

– Ты кистенем-то от плеча маши, дура! Так не то что панцирь не помнешь, рубаху на бабе разодрать не сможешь! – Пристыженный детина старался вовсю, что есть силы лупил чучело, выколачивая из него ветхую солому. – Вот так! Шибче давай! Только тогда и будет толк. А если махать без ярости будешь, тогда сам по темечку получишь сабелькой. Вот тогда только поминать останется.

Яшка, несмотря на свою хромоту, был искусный борец, мало кто мог повалить его на спину, и, завидев мужиков, пробующих силу, советовал: