Жестокая одержимость

Я не могу понять, кто виновен в перемене его настроения – я или моя мать, но все равно проглатываю комок, внезапно образовавшийся в горле. Этот мужчина мне не нравится. Вот уже шесть месяцев, а на деле все семь, как его образ, сравнимый только с Бугименом [22], не покидает моего сознания. Этот человек способен погубить меня как в финансовой, так и в социальной сфере, и я не сомневаюсь, что одного его приказа будет достаточно, дабы ни одна балетная труппа не заключила со мной контракта. Ведь в его распоряжении находятся необходимые ресурсы и стимул это сделать.

– Мисс Рис, – произносит сенатор, и когда наши взгляды встречаются, во мне просыпается стыд.

Интересно, своим взглядом он молча намекает мне на отношения с его сыном?

«С его сыном, который тебя любит», – напоминаю я себе.

Не знаю точно почему, но эта мысль успокаивает меня и утешает.

Видимо, мама думает, что он обращается к ней, так как делает шаг вперед, будто нам оказывают теплый прием. Произнесенная им, наша фамилия кажется ей тем самым ожидаемым сигналом, который заставляет ее верить в благоприятный исход ситуации.

Чем бы это ни обернулось для меня.

– Джеймс, – приветствует она его, и я вздрагиваю.

Какого черта она обращается к нему по имени?

Взгляд сенатора переходит с моего лица на руку мамы, которой она держит меня за запястье, и, скривив губы, он поворачивается к своим друзьям.

– Не оставите ли вы нас на минутку?

Несмотря на любопытство, с которым они смотрят на нас, все тут же кивают и отходят, а я наблюдаю за тем, как они занимают свои кресла.

– Ли, – обращается к матери сенатор, приподняв бровь. – Я думал, что мы с тобой нашли взаимопонимание.

– Я тоже так думала, – шипит она.

– Ну что ж, – улыбается он. – Похоже, твоя дочь не в курсе наших дел.

– Каких дел? – Я перевожу взгляд с мамы на отца Грейсона. – Что она сделала?

Сенатор ухмыляется, и я замечаю, что, несмотря на появившийся блеск в глазах этого мужчины, выражение его лица не дрогнуло. Скорее всего, он думает о том, что завоевал еще шахматную фигуру и разделил еще одну семью.

Но нас разделили секреты.

– Дорогая…

– Твоей матери, – перебивает ее сенатор, – платят за то, чтобы она держала свой рот на замке.

Я вырываю руку из ее хватки и, пошатываясь, отхожу в сторону, но мама быстро реагирует и, как змея, кидается ко мне, цепляясь за мое плечо.

– Сейчас не время устраивать сцены, дорогая, – говорит она, притягивая меня к себе.

– Что ты сделала? – шепчу я, и она слегка встряхивает меня, а затем бросает взгляд через плечо на друзей сенатора.

Мама снова улыбается, будто все совершенно в порядке, но это далеко не так.

– Вот только выплаты внезапно прекратились, не так ли? – Сенатор Деверо наклоняет голову. – В целом вы получили от нас уже приличную сумму, и мне жаль, что наше сотрудничество подошло к концу.

– Простите? – Моя мать удивленно открывает рот.

– Из-за статей, которые вы продолжаете писать, – он вздыхает и смотрит на лед.

Я понимаю, что этот беглый взгляд – просто видимость. Притворный интерес к жизни своего сына.

– Это начинает надоедать мне, Ли. Твои отчаянные попытки выжать из меня побольше денег.

– Я ничего такого не делала, – шипит она. – И…

– А твоя дочь, похоже, не может держаться подальше от Грейсона. – Он снова наклоняет голову, но при этом все так же продолжает смотреть сверху вниз.

Должно быть, Грейсон унаследовал свой рост от него. Конечно, кроме роста я замечаю и другие сходства, но даже когда Грейсон проявлял жестокость, я никогда не видела на его лице такой усмешки.

– Ты помнишь, что мой сын тоже был частью нашего соглашения?

– Скажи мне, что это неправда! – восклицает мама, поворачиваясь ко мне, и настает моя очередь фыркать.

– Скажи мне, почему я должна выполнять соглашение, в заключении которого не участвовала?

– Нет, ты согласилась держаться подальше от моего сына, – грубо бросает сенатор, словно его самообладание находится на грани срыва.

– Кто-то должен был сказать ему об этом, – бормочу я.

Я никак не могу понять, что случилось с моей матерью. У нее была работа, дом, светская жизнь, друзья, муж и ребенок. Я не до конца понимала, как потрясла ее смерть мужа, но, видимо, после этого трагичного события она больше не могла держать себя в руках.

Внезапно я хватаю маму за руку и оттаскиваю на несколько шагов назад.

– Пойдем, мам, – говорю я. – Тебе не нужны его деньги.

Но вместо того, чтобы послушаться, моя мать начинает громко смеяться, и этот смех привлекает внимание друзей сенатора. В ответ тот качает головой.

– Она не в себе, – говорит он, не пытаясь понизить голос. – Она брала у меня деньги, чтобы покупать на них таблетки, которые тебе давали в больнице. Или ты не замечала, что баночки с лекарствами заканчиваются быстрее, чем должны?

Я ахаю.

– Я никогда их не принимала, – шепчу я, смотря на мать в попытке понять, говорит ли он правду.