Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

В 1950-е гг. в ФРГ в широкий научный оборот вошла теоретическая конструкция тоталитаризма. Почти одновременно были переведены с английского книги Ханны Арендт «Истоки тоталитаризма», Карла Фридриха и Збигнева Бжезинского «Тоталитарная диктатура и автократия»[178]. Сегодня, когда со словосочетаниями «тоталитарный режим» и «тоталитарная система» мы встречаемся едва ли не на каждой газетной полосе, для нас приобретает особую значимость опыт западногерманских историков, использующих — применительно к тематике Третьего рейха — этот теоретический инструментарий более пяти десятилетий. Явилась ли для них модель тоталитаризма всеобъемлющей научной парадигмой или же идеологизированной схемой, вызванной к жизни холодной войной? Насколько результативной оказалась эта модель?

Теоретическая конструкция тоталитаризма сыграла поначалу относительно позитивную роль в исследовании проблематики Третьего рейха. На вооружение были взяты научно обоснованные выводы Ханны Арендт о способах мобилизации масс, превращении массовых движений, временном союзе между толпой и правящей элитой, роли идеологии в системе тоталитарного правления. Это в известной степени относится и к обоснованным Фридрихом и Бжезинским общим признакам тоталитарных диктатур. В ФРГ были начаты серьезные исследования механизма национал-социалистической диктатуры, анализировались проблемы подавления нацистами оппозиции, создания и функционирования аппарата насилия и всеобъемлющего контроля над личностью, идеологической унификации, формирования военно-централизованной экономики.

В 1955 г. был опубликован фундаментальный труд Карла Дитриха Брахера «Распад Веймарской республики»[179], автор которого, основываясь на тщательном анализе источников, творчески использовал достижения международной политологической и социологической мысли. Он подчеркивал преемственность политики германской правящей элиты до и после 1933 г., признавал ответственность крупнейших немецких монополий за поддержку и осуществление нацистского государственного переворота. Брахер решительно отвергал широко распространенные в 1950-х гг. версии о «роковых причинах» установления гитлеровского режима, он отмечал, что день 30 января 1933 г. был «последним этапом того маршрута, который определялся доминировавшими властными группировками». Анализируя процесс формирования политической структуры нацистской Германии, ученый указывал на недвусмысленно агрессивный характер внешней политики Третьего рейха.

В исторической периодике ФРГ книга Брахера была встречена настороженно, если не враждебно. В ведущем научном периодическом издании «Historische Zeitschrift» в 1955 и в 1957 гг. были опубликованы неакадемически резкие отзывы о монографии, при этом редакция журнала отняла у автора естественное право ответить на критику. Результаты исследований Брахера (впоследствии продолженных им в сотрудничестве с Вольфгангом Зауэром и Герхардом Шульцем[180]) не вписывались в мир упрощенных представлений, преобладавших в пространстве западногерманского исторического цеха.

Однако в ходе дискуссий стало очевидным, что конструкция тоталитаризма, представляющая рефлексию двух войн — Второй мировой и холодной и сыгравшая позитивную роль в развитии исторической и политологической мысли западного мира, не может претендовать на всеобъемлющее объяснение тоталитарного феномена (даже если мы оставим в стороне сомнительные модификации доктрины тоталитаризма времен холодной войны).

Модель тоталитаризма носит в значительной степени описательный характер, ее можно охарактеризовать как переходную ступень от эмпирической стадии научного познания к его теоретической стадии. Объектом ее рассмотрения являются, как правило, сходные политические объекты в принципиально различающихся социумах. Конструкция тоталитаризма не нацелена на определение специфики диктатур, утвердившихся в различных странах мира, равно как и на анализ различий между тоталитарными и авторитарными политическими формациями.

Концепция тоталитаризма «позволила консерваторам в ФРГ питать себя иллюзией, будто немцы, поддерживая агрессию Гитлера против России, уже тогда были участниками западного альянса»: «ФРГ частично освободила себя от противостояния национал-социализму»[181]. Как признавал позднее Рудольф Морзей, «противостояние нацистскому тоталитаризму в значительной мере оставалось на втором плане» и «никак не форсировалось» из-за «антикоммунистической иммунизации»[182].