Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

И декабря 1996 г. было созвано пленарное заседание городского собрания депутатов, на котором решался вопрос о приглашении выставки в Мюнхен[921]. Прения начались с того, что представители ультраправых («республиканцы» и «союз свободных граждан») решительно выступили против экспозиции. Выставка была названа «антиисторической», основанной на «советском пропагандистском материале», огульно обвиняющей всех военнослужащих в военных преступлениях и представляющей прямую опасность для расквартированных в Баварии частей бундесвера. Надо-де говорить не о преступлениях нацистской армии, а о «величии и трагедии вермахта», организаторов же выставки привлечь к суду. Представитель Христианско-социального союза Ганс Подиук фактически полностью присоединился к аргументации ультраправых: «Цель выставки состоит в том, чтобы представить каждого солдата как уголовника и убийцу». Немалое место в речи Подиука заняли личные нападки на Реемтсму и Геера.

По убеждению социал-демократа Дитмара Кеезе, немецкие солдаты «на фронтах Второй мировой войны не защищали родину и семью, но поддерживали преступления нацистских властителей». Поэтому необходимо постоянно настаивать на этой мысли, чтобы «как можно больше простых людей, не только историков, извлекли бы уроки из непреложных исторических истин». Сабина Шампай (Партия зеленых) напомнила депутатам, что «на основании приказов вермахта на Востоке было уничтожено 1,5 миллиона евреев, 5 миллионов мирных жителей и 3 миллиона советских военнопленных». Противники выставки стремятся «навести глянец на вермахт», ведут «пропаганду милитаризма» и наносят прямой ущерб имиджу города Мюнхена. Гейдрун Каспар, представлявшая в городском парламенте партию свободных демократов, сожалела о том, «в сколь небольшой степени немцы извлекли уроки из прошлого». Поэтому экспозиция призвана «расширить представления об истории». Каспар выразила уверенность, что мюнхенские школьники будут активно посещать выставку.

Не найдя поддержки в городском парламенте, фракция ХСС совместно с ультраправыми ближе к полночи покинула зал ратуши. Впрочем, среди депутатов от ХСС нашелся все же политик, несогласный с позицией партийного руководства, — Франц Форхгеймер. Он так обосновал свою позицию: «Это была война на уничтожение, прежде всего на территории Советского Союза. Было бы неверно не видеть и не слышать то, что является правдой»[922].

Решение городского собрания депутатов, которое было принято голосами фракций СДПГ, СвДП и Партии зеленых, гласило: «Выставка “Преступления вермахта”, которая была представлена во многих городах, вносит ясность в самую мрачную главу военной истории. Общественность Мюнхена должна получить возможность получить соответствующую информацию и составить о ней собственное мнение». Таким образом, экспозиция получила официальный статус. Местом ее проведения была утверждена Новая ратуша, а местом торжественного открытия выставки — auditorium maximum Мюнхенского университета имени Людвига и Максимилиана.

«Suddeutsche Zeitung» возлагала на выставку большие надежды: «Речь идет о вине и отторжении вины, о героическом мифе, возникшем по ходу массовых убийств. Следует показать, что немцы, к какому бы политическому лагерю они ни принадлежат, добились хотя бы минимального консенсуса по вопросу о том, что произошло и какие уроки следует извлечь из этого прошлого»[923].

Но борьба вокруг экспозиции только начиналась. Петер Гаувайлер, руководитель городской организации Христианско-социального союза, потребовал прекратить «диффамацию мужественных солдат вермахта». Выставка именовалась при этом «неприемлемой», «клеветнической», «направленной против немецкого народа». Гаувайлер разослал жителям Мюнхена и окрестностей около 300 тысяч (!) стандартных писем, предлагавших бойкотировать выставку (что означало, напротив, ее бесплатную рекламу). Он подал в суд на Геера и его сотрудников, и дело было прекращено только летом 1997 г. Социал-демократическая фракция городского собрания указала в связи с этим на «неуместную праворадикальную тональность» христианско-социального политика, который «перешел границы политического и морального приличия»[924].