Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

У Келльнера не было других источников информации, кроме наблюдения за повседневной жизнью городка и внимательного изучения нацистской (по преимуществу местной) прессы. В дневнике нет упоминаний о передачах иностранного радио. Но Келльнер подробно фиксирует происходивший на глазах равнодушных соседей разгром городской синагоги, депортацию евреев Лаубаха на верную смерть в концлагеря, отправку в газовые камеры душевнобольных и инвалидов, преступления вермахта на территориях Польши и Советского Союза… «Записи Келльнера, — указывала газета «Suddeutsche Zeitung», — доказывают то, что столь часто опровергается: у каждого, кто жил в Германии в 1939–1945 гг., была возможность узнать о том, что происходит, как в действительности развиваются военные действия. И никто не мог “ничего не знать” о преступлениях нацистской системы, включая уничтожение евреев»[1061].

Уже поэтому ценность дневников Келльнера можно было бы оценить достаточно высоко. Но незаметный чиновник юридического ведомства выступил в роли серьезного аналитика и гневного обвинителя нацистского рейха. Предметом его мучений было то, что большинство немцев безгласно поддерживало режим. Он нередко задумывался о том, какой будет Германия после неминуемого краха преступного режима. Он рассчитывал на то, что его дневник окажется полезным в будущем.

На первой странице дневника (26 сентября 1938 г., канун Мюнхенского сговора) написано: «Смысл моих записей состоит в том, чтобы зафиксировать нынешние настроения вокруг меня для того, чтобы в будущем не возник соблазн изобразить это время как “героическое”», и через год с небольшим (30 июня 1939 г.): «Моя цель — передать потомкам подлинную картину действительности». Что касается «картины духовного состояния немецкого народа», то она представала абсолютно безрадостной: «Вот судьба моей бедной, достойной сожаления родины: лучшие люди живут как отшельники, у власти находятся подлые, грубые палачи»; «Я вынужден констатировать, что примитивность мышления немецкого народа достигла той точки, которую трудно превзойти… В мозгах — сплошной туман и сплошная тьма». После нападения нацистов на Советский Союз Келльнер нашел в глубине души столь редкие для тогдашних немцев горькие и справедливые слова: «Эти преступления никогда не смогут быть стертыми из памяти»; «Их невозможно вычеркнуть из истории человечества. Наше правительство убийц навек осквернило имя Германии». Каким должен быть грядущий суд над преступниками и их пособниками? Выводы Келльнера радикальны: «Не существует наказания, которого достойны эти нацистские бестии… 99 процентов немецкого населения прямо или косвенно виновны в сегодняшнем состоянии дел». Заслуживает особого внимания его предостережение: «В особенности надо следить за тем, чтобы эти бандиты не уподобились хамелеонам и мгновенно не поменяли цвет своей кожи». Какой будет послевоенная Германия (запись от 10 апреля 1945 г.): Келльнер высказывает обоснованные сомнения: «Сможет ли немецкий народ по собственной инициативе создать новое государство — свободное от сумасшедших идей? В этом отношении я не очень-то оптимистичен… Мозги людей полны отравы. Немецкий народ в массе своей душевно болен, а душевные болезни очень трудно излечиваются». Автор дневника ощущал внутреннюю сопричастность с активными борцами Сопротивления. 8 мая 1945 г. (это завершающий текст дневника): «Немцы, сохранившие разум и зрение, в течение 12 лет активно и пассивно выступавшие против режима, могут гордиться, чувствуя, что их борьба была не напрасна»[1062].

В октябре 2010 — феврале 2011 г. в Германском историческом музее в Берлине работала выставка «Гитлер и немцы. Народная общность и преступления», которую в известной степени можно считать продолжением дискуссий о книге Гётца Али. На страницах обстоятельного тома, выпущенного к открытию экспозиции, опубликованы статьи ведущих историков ФРГ, которые с различных сторон рассматривают больную и необычайно важную проблему массового воздействия нацистской диктатуры. По мнению Михаэля Вильдта, в Германии 1933–1945 гг. существовал «социальный политический строй, основанный на расовом неравенстве и обеспечивавший немцам материальные и нематериальные выгоды и участие в системе власти». Это был режим, основанный на «бессилии жертв и всевластии палачей», режим, «условием существования которого было преследование и изгнание противников»[1063]. Томас Зандкюлер считает, что Третий рейх обещал и в известной степени обеспечивал своим гражданам в обмен на «готовность к согласию, основанную на самых разных причинах», «социальную мобильность и расширение степени участия в общественной жизни». Продолжая тезис о «готовности к согласию», историк возвращается к проблеме национальной вины и национальной ответственности немцев: «Преступления на Востоке в большинстве случаев совершались самыми обычными людьми. Те немцы, которые непосредственно не участвовали в злодеяниях, хорошо знали о том, в какую политику они вовлечены и какие следствия это будет иметь в будущем»[1064].