Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

Больная и недосказанная тема истории Германии 1933–1945 гг. обладает эффектом обратной перспективы. Герман Люббе с некоторым удивлением признавал три десятилетия назад: «Тени прошлого удлинялись по мере того, как события Третьего рейха уходили за горизонт времени»[1211]. Томас Манн еще в 1933 г. пророчески писал: «Смысл и цель национал-социалистической государственной системы состоит единственно в одном: путем беспощадного насилия, надругательства, истребления всякого поползновения, воспринимаемого как помеха, держать в форме немецкий народ для “грядущей войны”»[1212]. Но сколько десятилетий понадобилось немцам, чтобы постичь эту истину?

Не сразу и не простыми путями достигли немецкие ученые разных поколений современного уровня понимания истории гитлеровской диктатуры. Придерживаясь зачастую несхожих политических убеждений, возвращаясь к уже решенным как будто вопросам, к пересмотру тезисов, казавшихся аксиомами, исследователи пришли к выводам, в которых явственно слышится голос вины и совести, к выводам, которые базируются не на абстрактных декларациях, а на тщательном изучении источников, на результатах многолетних дискуссий.

И хотя извлечение уроков из нацистского прошлого, как утверждает Юрген Хабермас, «на Востоке Германии произошло поверхностно, а на Западе страны с громадным отставанием»[1213], мы все же можем назвать это свершение значимой победой независимой гуманитарной мысли.

* * *

В Федеративной Республике в течение полувека сложилась модель многомерного исторического объяснения нацистского прошлого, модель, основанная, отмечал Ганс-Ульрих Велер, как на моральном неприятии гитлеризма, так и на «известном согласовании конкурирующих интерпретаций», на «убедительном синтезе результатов исследований». Необходим, по мнению Велера, «исторический синтез», иначе вакуум будет заполнен «популярно-научным суррогатом»[1214]. Опыт показал, что исследование проблематики тоталитарного Третьего рейха может происходить только в условиях дискурса, только в атмосфере взаимоотталкивания и взаимообогащения научных школ, в условиях разномыслия и свободного обмена мнениями, рождения научных гипотез, их подтверждения и опровержения.

Решающий прогресс в деле преодоления нацистского прошлого в ФРГ был достигнут, как мне представляется, в пограничной зоне между историческим знанием и массовым историческим сознанием. Разворачивались дебаты, далеко выходившие за стены академического и университетского цехов, будоражившие общество, прямо влиявшие на направленность и характер исторических исследований, на их новую оптику. В ходе споров неизменно ставились (каждый раз уже на ином уровне) «проклятые вопросы» — о национальной вине и национальной ответственности.

Дискуссии, указывал Вольфганг Айхведе, «причиняют боль и должны причинять боль, ведь они напоминают о страданиях, раскрывают раны», ведь «история страны, принесшей столько горя другим народам, а также и собственному народу, не может восприниматься равнодушно». Каков же итог споров об исторических уроках фашистского режима в Германии? Айхведе так отвечает на этот вопрос: «Через 50 лет после Первой мировой войны книга Фрица Фишера “Рывок к мировому господству” изменила наше историческое сознание. Через 50 лет после окончания Второй мировой войны развертывается открытая дискуссия, в ходе которой становится ясно, что организаторами и участниками массовых убийств были многие рядовые немцы. Понадобилось полвека, понадобилась смена двух поколений для того, чтобы освободиться от мифов и отыскать новые измерения для постижения нашей собственной истории»[1215].

«Спор историков» в ФРГ не завершен, он идет — в иной форме — сегодня и (я уверен в этом) будет идти завтра и послезавтра, его ведут и будут вести ученые XXI в. Процесс поиска моральной и политической идентичности никак нельзя полагать завершенным. Продолжительность и острота полемики о феномене германского фашизма объясняются как плюрализмом в воззрениях немецких ученых, так и прежде всего сложностью и противоречивостью самого феномена. Предельная напряженность дискуссии связана не только и не столько с внутринаучными факторами, но и с состоянием германского социума.