В центре внимания автора находится историческая память немцев второй половины прошлого и начала нынешнего века. Это важнейший компонент коллективного сознания, это идеальная реальность, которая, очевидно, является столь же подлинной и значимой как реальность событийная. Главным предметом становятся не сами факты прошлого, но тот образ, который запечатлелся у переживших его участников и современников, транслировался непосредственным потомкам, реставрировался или реконструировался в последующих поколениях, подвергался «проверке» и «фильтрации» с помощью методов исторической критики. Предлагаемая читателю монография является основательно дополненным и существенно расширенным изданием книги «Искупление»[12]
, опубликованной полтора десятилетия назад и получившей ряд позитивных откликов в российской и зарубежной научной периодике.Структура книги, построенной по хронологическому принципу, определяется задачей выявления поворотных моментов в развитии германской историографии нацистской диктатуры, механизма смены парадигм в интерпретации феномена Третьего рейха: от повсеместного стремления установить причины «германской катастрофы» (первые послевоенные годы) через утверждение — в соответствии с логикой холодной войны — формул отказа от прямых оценок нацистского режима и длительному и трудному переходу к осмыслению зла, причиненного гитлеровцами собственному народу и народам Европы. Особое внимание уделено трансформации памяти о нацистском режиме в условиях объединенной Германии и смены современных поколений немцев.
Десятилетиями находясь в конфронтации, ФРГ и ГДР идеологически отвергали друг друга, противостояли на военно-политическом поприще, воспринимали себя как «контрообразы» друг друга. В двух германских послевоенных социумах сложились принципиально различные типы исторической науки. И все же — вопреки взаимным упрекам и разоблачениям, вопреки очевидному влиянию холодной войны на публикации, выходившие на обоих берегах Эльбы, — можно рассматривать историографию Германской Демократической Республики (прежде всего применительно к изучению нацистской диктатуры) как интегральную часть немецкой исторической мысли второй половины XX в. Общее состояло в первую очередь в том, что история нацистского режима стала генеральной темой двух германских историографий, неотъемлемым компонентом исторического сознания и исторической культуры ГДР и ФРГ. Политическая идентичность двух германских государств базировалась на отмежевании от нацистской диктатуры. Третий рейх стал негативной точкой отсчета и для Федеративной Республики Германии, и для Германской Демократической Республики, которые — каждая по-своему — рассматривали себя как политическую альтернативу нацистской диктатуре: ФРГ как парламентская демократия, а ГДР как антифашистское государство рабочих и крестьян. При этом и Западная Германии, и Восточная Германия без тени сомнения претендовали на то, что их ответы на вызов коричневого рейха являлись единственно возможными и правильными.
«Противостояние Востока и Запада, — отмечал Бернд Фауленбах, — деформировало изучение проблематики нацистского периода, наложив отпечаток на его интерпретацию. В ГДР оценка Третьего рейха была почти исключительно функцией политики, но и в ФРГ политический климат повлиял на трактовку нацистской диктатуры»[13]
.Автор опирался на безусловные достижения отечественной науки, внимательно и неравнодушно изучавшей ситуацию в историографии ФРГ. В течение нескольких десятилетий для российских ученых реконструкция реальной картины эволюции исторической мысли Федеративной Республики была предельно затруднена. В атмосфере холодной войны научное общение оказывалось попросту невозможным. Прямые контакты между историками наших стран практически отсутствовали, а если спорадически и возникали, то взаимные оценки не становились более объективными, напротив — предельно жесткими и предельно упрощенными с обеих сторон. Работы советских авторов были, как правило, запрограммированы на «разоблачение буржуазных фальсификаторов истории». В эпицентре критики порой оказывались маргинальные авторы праворадикального толка, имена которых не заслуживали упоминания, поскольку их влияние в ФРГ было ничтожным. И напротив: принципиально важные труды исследователей либерального направления нередко у нас замалчивались, потому что богатство их содержания противоречило постулату о «кризисе буржуазной историографии».