Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

Характерны относящиеся к 1990 г. признания ученых Германской Демократической Республики. Рольф Рихтер назвал историю антифашизма в ГДР «историей неиспользованных или утраченных возможностей»[773]. Ганс Коппи, исследователь немецкого Сопротивления, сын казненных нацистами участников «Красной капеллы», сокрушался: в ГДР «не произошло всеохватывающей гуманизации общества, не были использованы шансы превращения антифашизма в фундамент политической культуры»[774].

Но все же характеристики антифашизма в ГДР как «принудительного» или «административного» скорее всего отражают состояние ментальности, еще не отошедшей от идеологических схваток холодной войны. Разумеется, общественное сознание ГДР было внутренне противоречивым. Бернд Фауленбах считает, что «для многих восточногерманских граждан, особенно для молодежи, антифашизм был серьезной попыткой соединить опыт прошлого и политические устремления»[775]. Юрген Кокка видит в антифашизме ГДР не только его ритуальные черты, но и попытку «решительного отхода от трагического отрезка германской истории». Именно это ядро общественного сознания следовало бы, по мнению Кокки, «активизировать, пестовать, очищать от наслоений»[776].

Оглядывясь назад, Манфред Вайсбеккер писал о внутренних противоречиях антифашизма, который, «с одной стороны, мог быть использован в качестве официального прикрытия, а с другой стороны, был укоренен среди широких кругов населения»[777]. «Если в будущей Германии, — продолжал историк, — не будет антифашизма, то она станет страной, открытой для правоэкстремистских, расистских, националистических и неонацистских сил»[778]. Фриц Клейн твердо убежден в том, что антифашизм в ГДР «не исчерпывался политическими директивами руководства СЕПГ», в его структуру входили «неподдельные, благородные импульсы, определявшие жизнь и действия многих граждан», в том числе «тех людей, которые критически противостояли политической системе»[779].

Ныне, когда в объединенной Германии третируются труды ученых восточной части страны (не говоря уже о самих ученых) уместно привести слова профессора Мюнхенского университета Винфрида Шульце, решительно выступившего против «тотального замалчивания историографии ГДР», которая — «при всей критике в ее адрес» — была «вызовом, обращенным к исторической науке Федеративной Республики Германии»[780].

За пределами официальной исторической науки оставалась важнейшая проблема — проблема ответственности рядовых немцев за преступления рейха. Франц Фюман, один из талантливых представителей литературы ГДР, бывший солдат вермахта, вопреки общим настроениям писал в 1985 г.: «Без меня и мне подобных Освенцим был бы невозможен. Я был частью нацистского целого, частью, которая функционировала так, как и должна была функционировать»[781]. Убежденным критиком поспешных и небезопасных утверждений о ненужности «преодоления прошлого» на территории «германского государства рабочих и крестьян» являлась Криста Вольф — выдающаяся писательница ГДР. «Мы знаем, — признавала она в 1986 г., — чересчур мало о времени, о котором написано чудовищно много. Я имею в виду время фашизма в Германии. До сих пор нет ответа Ha вопрос: как это стало возможным, как это было на самом деле?»[782]. Выступая в октябре 1989 г., Криста Вольф прямо связывала надвигавшееся крушение ГДР с тупиками исторического сознания: «Люди, именующие себя “триумфаторами истории”, не сумели извлечь уроки из собственного прошлого, из прошлого попутчиков — заблуждавшихся, веривших в национал-социализм»[783].

Среди совестливых представителей интеллигенции ГДР были и активные участники диссидентского движения Мартин Гутцайт и Маркус Меккель, считавшие, что «нацистское наследство сохранилось в мышлении граждан ГДР», что там все же «не произошло необходимого полного признания собственной исторической вины»[784].

Полемизируя с господствующими в современных изданиях тенденциозными итоговыми оценками развития исторической науки в ГДР, Курт Петцольд замечает: «Еще не написана сравнительная история того, как в двух германских государствах в течение сорока лет шел процесс извлечения исторических уроков из периода фашизма и войны. Тот, кто сегодня приступает к конкретной разработке этой проблемы, немедленно вступает в противоречие со стереотипами, согласно которым население ГДР отдалось во власть предписанного сверху (не без помощи историков) антифашизма»[785].