Жестокая справедливость

— Да, не волнуйся. Просто без машины не так все скоро получается, как хотелось бы. Сейчас вот на электричке тащусь.

— Тогда я ставлю картошку, — сказала Даша. — Ты ведь голодный приедешь.

— Не рановато? — усомнился Лагутин. — Разварится картошка твоя.

— Зато мне легче ждать будет. Вроде при деле.

Даша была смешная. И она была трогательная. Лагутину очень захотелось домой. Он удивился, но это было так. Он называл домом жалкую квартирку, в которой и не обосновался-то толком. И все благодаря Даше, благодаря ее присутствию. Когда Лагутин жил в своей квартире, он не чувствовал, что находится дома. А съемный угол таким домом стал. Это значило для Лагутина много, очень много.

Он недополучил семейного уюта, детства и заботы о себе. Отец его был человеком военным, и семья Лагутиных беспрестанно переезжала с места на место. Бытовые трудности подкосили мать, она разочаровалась в своем майоре, влюбилась в какого-то кооператора и сбежала, бросив сыновей на отца. Старший брат Лагутина не перенес этого и покончил с собой из табельного оружия отца. Себя убил, а Антона жестоко травмировал на всю жизнь. Отец тоже не выдержал нового удара, запил, лишился погон и сгинул где-то в Приуралье, о чем Антон Лагутин никогда не жалел, поскольку не питал к нему ни любви, ни просто сыновьих чувств.

Повзрослев, он отправился на поиски матери и нашел ее, однако к тому времени у нее уже было двое детей от второго брака и она вынашивала третьего, так что Антон пришелся не ко двору. Он добровольно отправился в военкомат, получил повестку и отправился в армию. Говорили, что он пошел по отцовским стопам, но это было не так. Антон Лагутин избрал собственный путь. Еще недавно он полагал, что уткнулся в тупик, но с появлением Даши многое переменилось.

Даже у переезда в Испанию теперь имелся новый, особенный и сокровенный смысл. Семья. Маленькая или большая, не важно. Главное, чтобы вместе: он, Даша и те мальчики и девочки, которые у них будут. Лагутин видел их соотношение примерно как два на два. Или три на три, если учитывать папу с мамой. Три мужчины, три женщины. Это было бы честно и без перекосов во всякие там патриархаты и матриархаты.

И его сыновья никогда не будут воевать, а девочки страдать из-за отсутствия ласки и нарядов, это Лагутин знал точно. В далекой Испании их удастся оградить от многих болезненных или просто неприятных сторон жизни, которые окружают всех нас здесь, в странах победившего и проигравшего социализма.

Рисуя себе всевозможные картинки будущего, скорее сказочные, чем реальные, Лагутин не заметил, как добрался до города. Народ стал дружно вставать с мест и толпиться в проходах, торопясь покинуть опостылевший вагон. Время было позднее, поэтому среди пассажиров попадалось немало пьяных.

Двигаясь за одной такой нетрезвой компанией, Лагутин ступил на перрон и увидел в отдалении полицейский наряд, просеивающий взглядами текущий мимо человеческий поток. Невозможно было определить, кого именно они ищут. Может, Лагутина, а может, кого-то еще. Хотя после бегства Карины и ее воплей о насильнике первый вариант нельзя отбросить.

Лагутин как бы невзначай толкнул плечом одного из трех пьянчуг, услышал негодующий вопль и заверил, приобняв незнакомца за плечи:

— Виноват, земляк, но ща исправлюсь. Пузырь с меня. Тебя как зовут?

Разумеется, столь многообещающее вступление не оставило равнодушными двух остальных. Завязалась общая бессвязная беседа, и Лагутин беспрепятственно миновал пост, затесавшись в чужую компанию.

Пить с ними он не стал, сунул купюру, предложив обойтись без своего личного участия. Мужикам это не понравилось, они зашумели и придвинулись ближе, обвиняя Лагутина в неуважении. Пришлось двоих слегка пристукнуть головами, а третьего как следует потыкать пальцем в грудь, внушая ему недопустимость агрессивного поведения.

Расставшись с несправедливо вознагражденными… и обиженными, Лагутин погрузился в такси и очень скоро предстал перед Дашей.

— Картошка подгорела, — пожаловалась она.

— Я чувствую, — сказал он, потянув носом.

— Вода выкипела.

— Нужно было подлить.

— Я подливала.

— Значит, мало…

Разговаривая, они, не отдавая себе в том отчета, последовательно и сосредоточенно избавляли друг друга от одежды. Как это получилось и кто начал первым, было абсолютно непонятно и не имело значения. Главное, что дело спорилось. Раздевшись, Лагутин и Даша звонко шлепнулись животами и принялись опутывать один другого хитросплетениями рук.

Они совокупились прямо на тумбочке в прихожей, потому что сил не было перебраться куда-то еще.

— Ой! — воскликнула Даша, когда они кончили. — Опять картошка подгорела! На этот раз жареная…

Смеясь, как нашкодившие дети, они бросились проветривать кухню от чада и дыма. Наполовину сгоревшая картошка была съедена в два счета. Потом любовные игры возобновились, а где именно и как, не важно. Повсюду и по-всякому.

Глава четырнадцатая