Жестокая справедливость

Натура не позволяла. Там, где начинал говорить голос благоразумия, мозг Лагутина самовольно отключался и отказывался выслушивать резонные советы и доводы. Умом он понимал, как глупо и опасно оставаться в пределах досягаемости бандитов и местных полицейских. Тем не менее внутренний навигатор следовал своим собственным установкам.

Лагутин решил, что он будет не он, если не доберется до Леонида и Карины и не собьет с них должок, а он не хотел быть не собой, вот какая штука. Есть вещи, которые обязательны к исполнению. Это была одна из них.

Лагутин постарался объяснить свою позицию Даше, когда они сидели на диване после ужина, обсуждая всякие свои большие и маленькие дела.

— Почему я должен отступиться? — спросил Лагутин в десятый или пятидесятый раз.

— Потому что опасно, — ответила она уже привычной фразой.

— Я привык к опасностям, — заявил он.

— А я нет, — сказала Даша. — И вряд ли когда-нибудь привыкну.

Это было что-то новенькое.

— Хочешь меня переделать? — спросил Лагутин. — Вряд ли у тебя получится.

Раньше он такого ей тоже не говорил. То есть их отношения претерпели некоторые изменения. Каждый начал отстаивать свою позицию более решительно. Столкнулись их характеры, взгляды на жизнь, столкнулись их личности, которые на самом деле с самого начала были совершенно разными. Дальше предстояла ломка и притирка. Если процесс окажется слишком болезненным, то этим двоим предстоит расстаться.

— Хочу, — произнесла Даша с вызовом. — Нельзя всю жизнь воевать, пойми.

— Как раз только так и можно, — возразил Лагутин. — Не помню, кто сказал, но выразился он очень точно. Жизнь есть борьба противоположностей. Во всем и всегда. Когда человек перестает бороться, он умирает. Вот и все.

— Так ты и со мной борешься? Так получается, Антон?

Получалось, что да. Он покачал головой:

— Нет, конечно. Зачем мне с тобой бороться? Мы заодно. В одной лодке и все такое.

Даша насупилась. Еще вчера такой ответ ее устроил бы, но не сегодня. Это была их первая ссора, и лишь одному из двоих предстояло выйти из нее победителем, потому что даже мир кто-то предлагает, а кто-то принимает, и это совсем не одно и то же.

— Это все, что нас объединяет? — спросила она с горечью, настолько же искренней, насколько и напускной, в равной мере. — Больше ничего? Командное чувство, да? И никаких других чувств?

— Что не так? — спросил Лагутин, который, подобно всем мужчинам, легко путался в женских словесных кружевах.

Они вступали на территорию, где приходилось выверять каждое слово, подобно тому как выверяют шаги, когда идут по болоту.

— Ты со мной, потому что мы союзники? — продолжала Даша голосом, в котором угадывались негодование, обида и уже звенели слезы, копящиеся где-то глубоко внутри. — Нет других причин? А я-то, дура, думала…

Ее устами говорило бессчетное количество женщин всех времен и народов. Лагутин, не в силах устоять перед таким напором, пробормотал:

— При чем тут союзники?

— Ты сам сказал, что мы одна команда! — выпалила Даша.

— Я? Это ты сказала!

Она понимающе кивнула:

— Ты придираешься к мелочам, чтобы уйти от темы. Я так и не услышала, какие чувства ты ко мне испытываешь. Что нас объединяет, Антон? Может быть, ты все же скажешь? А то я не знаю, стоит ли нам держаться вместе. Кто я для тебя?

Лагутин совсем запутался. У него давно не было длительных отношений с женщинами, и он забыл, как ведутся подобные «разговоры по душам». Он увяз в словесной трясине, утратил нить разговора и хотел лишь, чтобы его оставили в покое.

Кем была Даша для него? Если честно, то случайной знакомой, которую он пару раз спас, а потом взял под свою опеку, чтобы не пропала одна на улице. Говорил ли он ей, что любит ее? Было дело. Однако Лагутину не улыбалось долдонить это постоянно, подобно попугаю, от которого потребовали высказаться. И после такого наезда с Дашиной стороны состояние влюбленности временно прошло.

Лагутин сделал глубокий вдох, удерживая воздух в груди по меньшей мере пятнадцать секунд. Потом медленно выдохнул и сказал:

— Вот что, Даша. Я хочу, чтобы ты меня услышала. Начнем сначала. Я намерен забрать у аферистов свои бабки, и я займусь этим в любом случае, как бы ты к этому ни относилась. Ты можешь давать советы, я всегда их выслушаю и приму к сведению. Но поступлю я все равно по-своему, так и знай. Не пытайся мной руководить, Даша. Этим ты все только испортишь.

— Я даже не думала тобой руководить, — ответила она, и давно напрашивающиеся слезы наконец проступили и выразительно заблестели. — Мне просто обидно. Ты со мной совсем не считаешься, Антон. Такое чувство, что ты сам по себе, а я сама по себе. Это угнетает. Зачем тогда мы рядом?

Обида усугублялась недомоганием от надвигающихся месячных. Даша упала на диван лицом вниз и разревелась. На лице Лагутина появилось выражение полной беспомощности, сменившееся раздражением.

— Я никого силой не держу, — отчеканил он металлическим голосом. — Если ты во мне разочаровалась, то давай прощаться. Я юлить и притворяться не стану. Ты слышала, что я тебе говорил. Не хочу повторяться.