Жестокая тишина

Миссис Уинг ввела в комнату Лору. Лора улыбнулась, Полетт – нет. Миссис Уинг оставила их вдвоем.

– То, что случилось с твоим папой, – ужасно. Мне очень жаль.

Лора узнала о смерти Хэммонда по радио, когда ехала в машине. Ей пришлось остановиться. Потом несколько дней после этого она ждала, что к ней придет Лефевр, но он так и не появился. Она не видела его ни в доме, ни поблизости. Лора проводила бессонные ночи, ожидая, что он вернется к ней с ножом. Она знала, что ей надо сообщить в полицию. Знала. Она прикрывает убийцу. Но полицейским захочется узнать, откуда ей все известно и почему Лефевр пошел по неправильному адресу. В сущности, она и есть убийца Хэммонда. Но если она признается, то они выйдут на Уайлдмена, а его она хотела защитить больше, чем себя. Ей предстояло жить с этим чувством вины.

– Я знаю, где твоя мама, – сказала она Полетт.

– Знаете? Откуда? – Полетт была взволнована.

– Это не имеет значения. Я могу отвезти тебя к ней.

– Правда? – Сердце Полетт готово было выскочить из груди. – Когда? – Она не могла больше ждать.

– Завтра или послезавтра.

– Почему не сейчас?

– Я же сказала, завтра или послезавтра. Мне нужно все подготовить.

– Но вы же не пойдете в полицию? – Полетт боялась полиции. Полицейские были врагами. Они узнают правду и арестуют маму, чтобы посадить ее в тюрьму.

Полицейские не рассказали Полетт об обстоятельствах убийства Хэммонда, решили, что этого делать не стоит: Полетт еще слишком мала. Они могли бы сказать ей, что не подозревают в убийстве ее мать, хотя Пандору нигде не могли найти; но они не хотели расстраивать девочку больше, чем этого требовали обстоятельства. Всегда больше всего страдают дети. Один из следователей предполагал, что это убийство совершено из ревности, что Хэммонд узнал, что у Пандоры есть любовник, который и совершил это убийство. Это могло бы объяснить ее нынешнее исчезновение. В соответствии с этим предположением двое любовников где-то прячутся. Но что касается этой, а также некоторых других гипотез, то полиция молчала.

– Завтра я тебе позвоню, – сказала Лора Полетт.

– Жаль, что не сегодня.

Полетт позволила Лоре поцеловать себя в щеку при прощании. У нее были какие-то неясные подозрения относительно этой женщины, которую она прежде никогда не видела и о которой не слышала, но которая заявила, что она мамина подруга. Но все равно это было лучше, чем полиция, намного лучше. У Полетт оставалась надежда.

Пандора знала, что по всей видимости полиция ее уже ищет. Но как они смогут ее найти? Никто не знает, где она. Найти ее невозможно. Даже она сама не знает, где она. И тем не менее она, как ни странно, чувствовала себя дома. Это был не такой дом, как дом на Ранчо-парк, не такой, как в Нью-Хэмпшире, но это был новый дом, куда она переехала и который полюбила. Она удивилась этому. Пандора больше ничего не боялась. Она вошла в дом, где царили только чувства, вернее, этот дом как бы вырос вокруг нее. Это чувство дома придавали мансарде не находящиеся там предметы, хотя они теперь стали добрыми свидетелями ее жизни. Доминирующий над всем этим ящик больше не пугал ее, так же, как и мансарда, в которой он находился. Ящик в ящике. Модель самолетика, которым Уайлдмен столь загадочным способом сообщил о своем присутствии. Кожаный диванчик, на котором он распинал ее, чтобы через восторги снять боль. Ванна, символ безгрешности, была тигелем для эксперимента, смывающего его вину. Они уже не были просто предметами. Они были ее обществом.

Пандора больше не считала, что живет в тюрьме, хотя совсем не выходила на улицу. Неужели прошла уже неделя? Это не имело значения. Как долго отсутствовал Алек? Она уже и не помнила. Нет, этот дом был сделан из плоти. Эта мансарда была осознанием. Пандора не употребляла этого слова, «осознание». Слишком старомодное и мнимо интеллектуальное. Но тем не менее оно подходило к этому месту. Состояние осознания. Оно определялось мужским телом и ее реакцией на его ласки, на его прикосновения, на само его присутствие. Именно так она и стала понимать самое себя.

Она попросила Уайлдмена привязать ее к кровати. Ей хотелось, чтобы ее ласкали, а она была бы не в состоянии отвечать на его прикосновения, ей хотелось узнать, что при этом чувствуешь. Она чувствовала приближение какого-то другого оргазма, как будто взрывались все ее железы. Ее с ног до головы била дрожь. Она молча умоляла его войти в нее. Уайлдмен слышал этот молчаливый призыв. Его никогда еще так сильно не желали. Его всего трясло от глубокого, темного страха. Ее власть над ним, когда она лежала вот так, связанная, распятая, беспомощная и полностью в его власти, была полной. Он сделал ее своей любовницей. Она могла попросить его о чем угодно, он бы повиновался. Он боялся собственного оргазма: тогда кончится этот безумный порыв страсти. Желание гораздо более сильное чувство, чем его осуществление.