Жестокая жара

— Она не говорила, какого цвета этот фургон?

— Темно-коричневого, — хором произнесли Тараканы.

— Позавчера утром темно-коричневый фургон едва не сбил нас с Руком на пешеходном переходе.

— Ты об этом не рассказывала, — встревожился Таррелл.

— Я только сейчас поняла, что здесь есть связь. Запиши это на Доске Убийств. Надеюсь, она еще на месте.

— На месте; мы без тебя зря времени не теряем.

— Хочу, чтобы ты знала: мы делаем все возможное, чтобы поскорее покончить с этим расследованием, — добавил Каньеро.

— Радоваться рано, — произнес Таррелл. — Но сегодня утром, перед работой, мы с Мигелем встретились с Малькольмом и Рейнольдсом. Решили на всякий случай еще раз обойти район вокруг того места на шоссе Брукнер, где нашли угнанное такси.

Дальше говорил уже детектив Каньеро:

— В квартале оттуда мы нашли кювет, а в нем — кучу старых покрышек и банок из-под краски. Ночью шел дождь, и я заглянул туда, подумал — вдруг водой что-нибудь смыло. И нашел мужскую перчатку.

Хит начала расхаживать по комнате.

— Какого цвета?

— Коричневая, кожаная.

— Он был именно в таких! — воскликнула она, вспомнив руку, сжимавшую приклад ружья.

— Надежды мало, — заметил Таррелл. — Она насквозь пропиталась водой и выглядит так, будто ее жевала собака. Но следы крови и пороха остались. В лаборатории ее проверяют на отпечатки, внутри и снаружи, а также на ДНК.

— Хорошая работа, вы молодцы. Передай это Малькольму и Рейнольдсу.

— Ну уж нет, — возразил Каньеро. — На этот раз мы все заслуги припишем себе.

Рук, выйдя из кабинета, заметил, как изменилось ее настроение.

— Но мы все равно летим, — заявил он. Никки рассказала ему о перчатке, но он повторил: — Мы все равно летим.

— А мне кажется, что нельзя сейчас бросать все и уезжать. Мне нужно быть рядом, вдруг что-то обнаружится.

— Ты же в отпуске. И что ты собираешься делать, сидеть под дверью у криминалистов и каждые полчаса кричать: «Быстрее!»?

Хит это не убедило, и она задумалась, прикусив губу.

— Никки, мы это уже обсуждали вчера вечером. Помнишь Бостон? В результате нам удалось установить личность Николь и выяснить, что она была подругой твоей матери, — вот самый настоящий успех!

— Ну хорошо, — сдалась она. — Мы все равно летим.

— Превосходно. Потому что на самом деле я волнуюсь из-за билетов — их нельзя сдать.

Они прибыли в аэропорт имени Шарля де Голля в шесть часов утра. Оба крепко спали в самолете, но Рук на всякий случай оплатил заказанный номер заранее, чтобы они смогли поселиться еще до двенадцати и вздремнуть.

— Здесь мило, — заметила Никки, когда они ехали в лифте.

— Я понимаю, что это не «Георг Пятый» и название «Вашингтон Опера» звучит не совсем по-французски, но по сравнению с другими элитными отелями это настоящая находка.

И Рук поведал ей, что изысканное здание прежде было городским домом мадам Помпадур; это напомнило Никки о том, чем занимался ее отец, приехав в Европу после колледжа, — поисками подобных домов и превращением их в бутик-отели. Эта мысль одновременно успокоила и встревожила ее. Она подумала о совете психоаналитика вернуться к прошлому, которое она так долго старалась забыть, и постаралась смириться с тем, что это путешествие принесет ей не слишком приятные эмоции. Но их все же придется испытать.

Рук распахнул ставни и показал ей расположенную через дорогу старейшую в Париже булочную, в которой каждое утро можно было полакомиться горячими круассанами и булочками с шоколадом.

— Лувр вон там, всего в нескольких кварталах, — продолжил он, указывая налево. — Опера у нас справа, а позади отеля находится Пале-Рояль. Выгул собак без поводков запрещен.

— Это все было бы замечательно, если бы мы приехали осматривать город, — возразила Никки. — Или наша поездка подпадает под твое довольно расплывчатое определение «Романтического путешествия во время расследования дела»?

— В Париже? Как ты можешь думать о романтике, находясь в Париже? У нас дел полно. У тебя есть телефон родителей Николь, так что, едва пробьет девять, мы им позвоним.

— Осталось еще полчаса.

— Тогда предлагаю раздеться и заняться этим по-быстрому.

— Как романтично.

— Это Париж, детка, — парировал Рук, и они набросились друг на друга.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Лизетт Бернарден взяла трубку, голос ее показался Хит слабым и больным, но она отнесла это не на счет возраста, а на счет ужасного горя, которое ей приходилось множество раз видеть в глазах родственников убитых людей. Старушка превосходно говорила по-английски; казалось, она обрадовалась, узнав, что ей звонит дочь Синтии, лучшей подруги ее дорогой Николь. Муж как раз отправился к врачу — недавно ему поставили искусственный тазобедренный сустав — и должен был вернуться только после двенадцати. Мадам Бернарден дала Хит адрес дома на бульваре Сен-Жермен, неподалеку от улицы Дракона, и они договорились о встрече в два часа дня.