Жестокая жара

— Никоим образом, разве что пел в ванной, — улыбнулся он. — Нет-нет, я тогда занимался коммерческим и корпоративным страхованием. На этой почве познакомился с одним владельцем инвестиционного банка — он был американцем, но жил в Париже; вскоре он стал другом нашей семьи. Николь его так обожала, что называла Oncle Тайлер.

— Дядя Тайлер, — перевел Рук.

— Превосходно, — сказал Эмиль и подмигнул Никки.

Та, повинуясь какому-то инстинкту, спросила фамилию этого «дяди».

— Тайлер Уинн. Очаровательный человек. За последующие годы он множество раз помогал мне в поисках клиентов. У него были обширные связи с международными инвесторами, и он знал всех крупных парижских бизнесменов. Великодушие Тайлера распространялось не только на меня. Нет-нет. Когда Николь приезжала на каникулы из Бостона, он находил ей подработку в качестве учительницы музыки у детей богатых людей. Для нее это было полезно, и платили очень хорошо.

— И еще это не позволяло ей ввязываться в неприятности, — добавил Рук.

Эмиль поднял указательный палец.

— Самое главное.

Никки подсчитала в уме и спросила:

— Итак, этот Тайлер Уинн также находил клиентов для моей матери в то лето?

— Именно. Синди оказалась такой хорошей учительницей, что вскоре у нее отбою не стало от клиентов. Тайлер рекомендовал ее знакомым, за одной работой следовала другая. Клиенты, у которых были загородные дома, даже предлагали вашей матери ехать вместе с семьей на les vacances,[85]чтобы их дети могли продолжать обучение. Неделя в Портофино, неделя в Монте-Карло, потом Цюрих или Амальфийское побережье. Проезд, отдельная комната, питание, все высшего класса. Неплохо для девушки, которой всего двадцать один, да?

— Если только она не собиралась посвятить жизнь совершенно другому занятию, — возразила Никки.

— Ах, Никки, вы снова напомнили мне свою мать. Вы очаровательны, но долг для вас превыше всего. — Он отпил вина. — Вспомните, что сказал один из наших философов: «В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой».[86]

Поиски, казалось, придали Лизетт сил, и она быстро вошла в комнату, держа в руках шкатулку для сувениров, размером примерно с обувную коробку. Шкатулка была отделана бордовым шелком с белым узором, в петли продеты бордовые ленты.

— Вижу, я ходила слишком долго. Эмиль опять цитировал «Максимы», — произнесла она, подойдя к Никки. — В этой коробке — старые фотографии Синтии, где она снята вместе с Николь, есть фото из ее путешествий. Синди всегда писала нам и присылала фотографии. Если вы не против, я сейчас не буду просматривать их с вами. Для меня это слишком тяжело, — и она протянула коробку. — Пожалуйста.

Никки с нерешительным видом взяла шкатулку.

— Спасибо, мадам Бернарден. Я буду обращаться с ними бережно и верну вам завтра.

— Нет, Никки, оставьте это себе. Мои воспоминания хранятся здесь, — она положила руку на сердце. — Ваши — в этой шкатулке, и вам еще предстоит встретиться с ними. Надеюсь, они помогут вам стать ближе к матери.

Никки боролась с собой. Несмотря на то что, по ее словам, предвкушение удовольствия было для нее лучше самого удовольствия, ей безумно хотелось сорвать крышку с коробки прямо в такси по дороге в отель. Но она держалась. Страх потерять в машине хотя бы одну фотографию оказался сильнее снедавшего ее любопытства.

Рук оставил Хит наедине с коробкой. Он отправился на поиски какого-нибудь маленького бара, где можно было бы прямо у цинковой стойки выпить двойной эспрессо — близился вечер, и Рук нуждался в очередной дозе кофеина. Никки осталась в номере осматривать неожиданное сокровище, полученное от Бернарденов. Рук вернулся в отель полчаса спустя с ледяной банкой ее любимой апельсиновой минеральной воды «Санпеллегрино» и обнаружил Никки сидящей на кровати; вокруг нее аккуратными рядами, словно лучи солнца, были разложены фотографии и открытки.

— Нашла что-нибудь полезное?

— Полезное? — повторила она. — Трудно сказать, что полезно, а что — нет. Интересное? Все интересно. Посмотри на это. Она была такой красавицей, — Никки показала ему легкомысленное фото матери — та смеялась, обнимая гондольера под мостом Вздохов в Венеции. — Переверни, прочти надпись.

Рук перевернул фотографию и прочитал вслух:

— «Дорогая Лизетт, вздохните!»

— Моя мама была просто куколкой, правда?

Он вернул фото Никки.

— Я не настолько глуп, чтобы отвечать на подобные вопросы относительно твоей матери. По крайней мере, до тех пор, пока нас не пригласят в шоу Джерри Спрингера.[87]

— По-моему, ты мне только что ответил.

Рук присел на край кровати, осторожно, чтобы не рассыпались фотографии.

— Так какой вывод ты сделала из всего этого?

— Главным образом, что она прекрасно проводила время. Знаешь, бывает, когда смотришь фото богатых и знаменитых людей Европы в «Vanity Fair» и «First Press», представляешь себе, каково это — оказаться на их месте. Моя мама вела именно такую жизнь. Она не перегружала себя работой, не брала одновременно нескольких учеников. Посмотри на эти снимки.