Жестокие игры

Женжина недоверчиво посмотрела на него, стараясь понять — шутит он или нет. Но его лицо было бесстрастным и невозмутимым.

— Нет такого закона, — ответила она. — Уверяю вас.

— Вы это точно знаете?

— Абсолютно.

— Тогда объясните вот этой гражданке. Она только-что уверяла, что вы у меня не примите заявление.

Она отчего-то осуждающе посмотрела на меня и принялась объяснять насколько я заблждаюсь. А я едва сквозь землю не провалилась со стыда. Из всего этого поняла лишь одно — у меня впереди подобных сцен ещё много будет и мне надо как-то адаптироваться.

И все же у меня было такое ощущение, будто что-то потеряла, будто ушло из души что-то важное и нужное для меня. Может быть потому и мечты мои стали более приземленные, более практичны. Если раньше я была Марианной, виконтессой Дальской, живущей в таинственной и прекрасной Вергилии, безумно, но безответно влюбленной в мужественного рыцаря Ланцелота, то теперь я была майором милиции Светланой Козициной и мечтала съездить со своим возлюбленным в очередной отпуск на юг или ещё лучше — на Байкал. Только вряд ли это скоро случится — он слишко глубоко и слишком надолго завяз в этом уголовном деле.

При воспоминании о деле, сердце сжалось тревогой за него. Сейчас ему противостоят куда более серьезные противники, чем прежде. Но и тогда он не уберегся от двух снайперских пуль в спину. Нет, я обязательно должна быть рядом с ним. Обязательно!

Утром, когда мы пили кофе, я спросила:

— Сережа, а почему ты против моего включения в группу?

— Не говори глупостей, — пробормотал он, отводя взгляд. — Кто тебе сказал, что я — против?

Есть люди, которые совершенно не умеют лгать. Сережа — из таких. Сейчас у него было до того растерянное и глупое лицо, что я невольно рассмеялась.

— Рокотов сказал.

— Дурак он — ваш Рокотов и не лечится. Язык, как помело. А что это ты, интересно, смеешься?

— У тебя такой смешной вид.

— Вот когда истина открылась в своей ужасной наготе! Я давно подозревал, что ты согласилась выйти за меня замуж не просто так, а с вполне определенной целью. Теперь у меня появились доказательства. Тебе понадобился личный шут, который бы тебя развлекал.

Все его попытки уйти от прямого ответа были наивны и я решила в корне их пресечь.

— Так ты, значит, — не против?

— Чего — не против?

— Не против включения меня в свою группу?

— А я разве это говорил? Странно. У тебя не иначе — звуковые галюцинации. Похоже, что всему вашему управлению надо обратиться к врачу.

Его способность уходить от прямого ответа начинала меня забавлять. Интересно, я что он скажент на это:

— Так ты, что — против?

— Против чего?

— Послушай, Сережа, перестань ваньку валять! — начала я заводиться. — Я хочу работать в твоей группе. И я буду в ней работать. Понял?

Лицо его стало серьезным, даже злым.

— Понял. Только не понял — почему? Хочешь укоротить мой срок пребывания на этой славной планете?

— Ну знаешь! — задохнулась я возмущением. — Сказать такое!

— Я-то знаю. Знаю скольких лет мне стоило твое прошлое пленение этим сукиным сыном. А вот ты этого, похоже, не знаешь. Тебе мало, видите ли, рядовых будней, подавай именно героические.

— В каждой работе есть свои недостатки.

— Ничего себе — недостатки, да?! И вообще, зачем тебе все это нужно? Володя говорит, что в управлении по делам несовершеннолетних появилась хорошая вакансия. Мне кажется это бы тебе очень подошло. Ты любишь возиться с подростками.

— А почему ты сам не идешь на прокурорскую должность?

— Я? Я — это другое дело.

— Трепачи вы мужики! Только болтать любите о равноправии, а как до дела, так — «Что положено Юпитеру, не положено — быку».

Сережа решил весь наш разговор свести к шутке. Встал, обнял меня за плечи.

— Так ты равноправия захотела?! Я тебе сейчас покажу — равноправие!

Но я здорово обиделась. Чувствовала — ещё чуть-чуть и разревусь, как последняя дура. Сказала упрямо.

— Ты должен взять меня в свою группу.

Кажется, он понял мое состояние, чем это ему грозит. Он терпеть не мог женских слез и терялся, как школьник.

— Но почему ты хочешь именно в мою группу?

— Потому.

Он рассмеялся,

— Довод железный, нечего сказать. — Глубоко вздохнул, сказал покаяно: — Хорошо. Только давай договоримся — никакой самостоятельности и инициативы, беспрекословно выполнять все указания руководителя, то бишь, — мои.

— Слушаюсь и повинуюсь! — прокричала я дурашливо и... разревелась.

— Вот те раз! — растерялся Сережа. — А что же тогда плачешь?!

— Это просто так, не обращай внимания... Как ты не можешь понять, что я хочу быть всегда там, где ты. Ведь ты мне не безразличен.

— Рад это слышать, — сказал он, обнимая меня. — И как же я тебе не безразличен?

— Я тебя, Сережа, так люблю, как... Словом, очень сильно я тебя люблю.

— И я тебя — очень. — Он меня поцеловал. А потом мы ещё долго целовались, позабыв все на свете. До того долго, что кофе наш окончательно простыл.

— Сегодня в десять у меня совещание по делу. Приходи.

— Обязательно! — ответила я с оодушевлением.

* * *