«
Я не закрываю мессенджер, ожидая, когда оживут три точки, и как только они начинают двигаться, сообщая мне, что абонент на другом конце печатает сообщение, я закусываю нижнюю губу и практически не дышу.
Неизвестный номер:
«Следом приходит еще несколько сообщений.
«
«
Мне уже это не нравится, идиот!
Очередное сообщение заставляет телефон завибрировать в моих руках.
«
Сжав кулаки, я рычу от бессилия и подскакиваю с кровати, громко топая к своему шкафу.
— Ты куда? — Ира даже прекращает красить ресницы.
— Сейчас вернусь, — глухо произношу я, на ходу завязывая гульку из волос.
Натягиваю толстовку поверх пижамы, затем быстро всовываю ноги в кеды и, схватив мажорскую рубашку, выхожу из комнаты.
Я спускаюсь по лестнице, держа в руках причину своих новых неприятностей, и не могу поверить, что он заставил меня спуститься к нему в таком неопрятном виде.
Плевать. День, когда я захочу прихорошиться для этого парня, никогда не наступит.
Но как только я выхожу на крыльцо общаги и замечаю припаркованный уже знакомый белый внедорожник, невольно замираю на ступенях, прерывисто вдыхая порыв прохладного осеннего воздуха и сильнее сжимая в руках рубашку мажора.
Ну вот какого черта решительность швырнуть эту чертову рубашку ему в лицо испаряется по мере того, как охлаждается моя кожа от вечерней прохлады.
Багиров стоит на улице, подпирая собой дверцу машины.
Сегодня на нем нет привычного костюма и белой рубашки. И это тоже сбивает меня с толку, вынуждая разглядывать Багирова дольше, чем мне бы следовало вообще это делать.
Издали он кажется спокойным и даже незаинтересованным мной.
Но я не верю ему.
Делаю нерешительный шаг вперед.
Его руки убраны в карманы широких джинсов, на нем белая свободная толстовка и бейсболка, перевернутая задом наперед. Теперь замечаю, как плотоядно он на меня смотрит, лениво жуя жвачку, и это заставляет мои ноги прирасти к ступеням.
Самый безопасный вариант – это швырнуть в него рубашку прямо с крыльца и как можно скорее вернуться в общежитие, но я все-таки заставляю себя спуститься и по-человечески вручить этому ненормальному его вещь.
В конце концов, он проявил своеобразное благородство, одолжив мне ее тогда в туалете.
— Держи, — я протягиваю ему рубашку, на которую он даже не обращает внимания. — Спасибо. Если что… Я постирала ее.
Я смотрю на его большую белую машину, не желая встречаться с ним взглядом.
А в следующее мгновение он выхватывает рубашку и безразлично бросает ее в открытое окно на задние сиденья.
Отлично.
Дело сделано.
Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но он ловит меня за руку заставляет посмотреть на него.
— Ты избегаешь меня, — Багиров подтягивает меня ближе. — Мне это не нравится.
— А мне не нравится, что ты постоянно ко мне прикасаешься.
Я пытаюсь сопротивляться, но это плохо работает, потому что Багиров перемещает большие ладони на мою талию и, сжав ее, ставит меня между своих широко расставленных ног.
— Так уж и не нравится? — его дыхание щекочет мои волосы, потому что я отказываюсь смотреть на него так близко.
Мое дыхание становится тяжелым и глубоким.
Я смотрю на его грудь, а точнее на надпись на толстовке, пытаясь не вдыхать его мужественный аромат и не впитывать тепло этого большого твердого тела.
Его пальцы сильнее впиваются в мои ребра и, втянув носом воздух, я все-таки вскидываю подбородок, выпаливая:
— Чего ты хочешь от меня?
— Ты знаешь, чего я хочу. Но пока я не могу это взять. Так что… — он лениво пожимает плечами, — я просто развлекаюсь с тобой.
Его слова – острое лезвие, которое пронзает мое сердце.
— Тебе не кажется, что нужно желание с обеих сторон? — я злюсь, но больше не сопротивляюсь: это абсолютно бесполезная трата времени, к тому же, уверена, сопротивление только заводит этого ненормального.
Багиров пристально наблюдает за мной, заставляя чувствовать себя уязвимой. Но я стараюсь, чтобы он не увидел этого.
Он наклоняет голову набок и надувает пузырь жвачки, выглядя скучающим. Хлопок. И как только лопнувший белый шарик снова исчезает у него во рту, я вижу кривую ухмылку на его губах.
— Поверь, у нас с тобой нет этих проблем.
Я усмехаюсь немного придушенно и пораженно вскидываю брови. А потом качаю головой.
— Ты действительно болен.
— Что ты сделала, после того как сняла с себя мою рубашку?
Резкая смена темы выбивает меня из колеи.
— Ч-что? Так, все! Отвали!
— Ты покраснела, маленькая лгунья, — он скалится, явно довольный собой. — Расскажи мне, и я отпущу тебя.
— Иди к черту, — выдыхаю прерывисто, чувствуя, как в животе нарастает странное давление.
— Я не хожу к чертям. Они сами приползают ко мне на коленях, чтобы принести себя в жертву моему дьяволу. А теперь расскажи мне, маленькая лживая извращенка, что ты делала после того, как сняла мою рубашку?