Жестокие игры в любовь

Мелькнула мысль: может, бабушка вчера верно сказала про него? Да ну нет! Абсурд. Они с Лёшей просто друзья, близкие, хорошие, но ничего такого между ними никогда не было. Это же видно. Вон как на неё Колесников смотрит — как мужчина на женщину. А Лёша — как человек на человека. Да и просто такое всегда ведь чувствуется каким-то внутренним чутьём. А рядом с Лёшей на душе полный штиль, с ним легко, тепло и уютно. Она вон его даже ни капли не стесняется. Да и ведёт он себя с ней только как друг, ни разу ни единого намёка, ничего… Но почему сейчас вдруг так прореагировал?

Лёша молчал, глядя во двор, опершись руками о подоконник. Если бы не заметное напряжение в мышцах, можно было подумать, что он забыл о ней. Отвлёкся, задумался о своём.

Молчание затянулось, стало неловким и тягостным. Озадаченно глядя ему в спину, Мика неуверенно забормотала:

— Не знаю, почему так… Может, из-за того, что он вот с Верой так поступил, потом — с Соней… Может, это подспудный страх, что он меня типа тоже поматросит и бросит, — на этих словах Мика усмехнулась. — Глупо, да?

Не сразу, но Лёша всё-таки отозвался.

— Нет, не глупо, — глухо сказал он. — Наоборот…

Потом повернулся, посмотрел на неё почему-то виновато, как показалось Мике. А ещё показалось, что он хочет что-то сказать, но сомневается. Или, может, что-то его останавливает.

— Лёш, что с тобой?

— Да нет, ничего… — покачал он головой, а сам ещё больше нахмурился. А потом, похоже, всё-таки решился. С шумом выдохнув, произнёс:

— Мика, послушай меня как друга: не ходи с Женькой ни на какие свидания, вообще забей на него. Не стоит он тебя.

Мика растерянно сморгнула. Холодком по спине пробежало нехорошее предчувствие, и вместе с тем внутри всколыхнулось упрямство: почему это?

Наверное, это отразилось в её лице, потому что Лёша, не дождавшись следующего вопроса, сказал сам:

— Я как бы не должен был тебе этого говорить. Если наши узнают, сочтут, что я трепло. Но молчать я тоже не могу. Лучше уж тебе заранее узнать, пока ещё ничего…

— Лёша, ты о чём? — перебила она его.

— Поспорил он на тебя, Мика…

19

Мика растерянно посмотрела на Лёшу, но тот отвёл взгляд, словно говорить об этом было ему неудобно.

— В смысле — он на меня поспорил?

— Ну как обычно на девчонок спорят? Но точно, как и что там было, я не знаю, это всё не при мне случилось.

— И когда он поспорил? — не своим, каким-то глухим и бесцветным голосом спросила Мика.

— Вчера. Перед соревнованиями. Ну или пока они в «Старт» шли. Честно, будь это при мне, я бы такого не допустил. Но мы как раз с тобой в то время были…

— Так откуда же ты знаешь, раз тебя с ними не было? — вырвалось у Мики. Зачем она так с ним? Уж Лёша бы точно придумывать такое не стал.

— После соревнований кто-то из пацанов, кажется, Жоржик, сказал, что, типа, оригинальные у Онегина методы добиваться цели. Ну, это о том, что он в тебя мячом попал. Ну, может, не именно этими словами, но смысл такой. Пацаны стали на эту тему стебаться. Я спросил, о чём они. Ну они и просветили насчёт спора. Мол, кто-то про тебя сказал, что ты… не такая, как все, что к тебе подкатить нереально. А Женька сказал: "Пфф. Да запросто".

Лёша запнулся, помолчал, будто колебался, затем, густо краснея и спотыкаясь на каждом слове, всё же договорил:

— Ещё сказал, что ты… такая же, как все и тоже… ну, типа… с ним… переспишь. Вот.

От горечи и унижения щёки полыхали, а горло перехватило словно удавкой. Какой же он подонок!

— И на что он спорил? С кем? — сглотнув, еле слышно произнесла Мика. Она и сама не знала, зачем всё это выспрашивала. Для чего ей эти унизительные подробности? Какая, собственно, разница?

В груди образовался ком, едкий тяжёлый сгусток. Медленно и неотвратимо он разрастался, пульсировал, давил, затрудняя дыхание и причиняя физическую боль.

— Да ни с кем конкретно, с нашими пацанами. А на что поспорил — этого я не знаю. Не спрашивал.

С минуту она всё ещё сидела внешне бесстрастная, но уже чувствовала, как внутри зреет истерика, колотится, бьётся, пытаясь прорваться наружу. Какой же он подлец, какой лицемер!

А самое обидное, что он ведь и в самом деле сумел её увлечь. Причём так легко и быстро. Ему даже напрягаться особо не пришлось. Пока она вздыхала о нём и грезила, он самодовольно посмеивался над ней. Дура! Тысячу раз дура! Как же стыдно! И как больно…

Внутри будто что-то надломилось, треснуло, и вот уже вся выдержка рассыпалась в крошево. Лицо исказилось, подбородок безвольно задрожал, слёзы навернулись на глаза.

Лёша тут же подскочил к ней, присел рядом на корточки, взял за руку, что-то приговаривая, но она не слышала слов. Она захлёбывалась слезами, подбирая их рукавом, но они тут же набегали снова, крупные, солёные и такие унизительные…

Боже, как стыдно, что Лёша видит ей такой…

А Лёша терпеливо ждал, когда она успокоится. Когда всхлипы стали реже, подал воды.

— Извини, что я… тут так расквасилась… — заикаясь, произнесла Мика. Послушно приняла стакан, отпила глоток, но руки ещё дрожали, а зубы постукивали о край.