Жестокие игры в любовь

— Вообще, если б не Женька, я б её с лестницы спустила, у меня разговор короткий. Но чисто из благодарности к нему просто послала лесом и дверь закрыла.

Мика не знала, что на всё это сказать, да и любое упоминание о Колесникове незамедлительно отзывалось ноющей болью, так что она просто опустила глаза в тарелку и принялась вяло перебирать вилкой овощи. Только вот есть расхотелось совершенно.

— Ты что, на него злишься? — Рогозина неверно истолковала её понурый вид. — Это вот из-за того… из-за тех сплетен?

Мика вновь посмотрела ей в глаза, отложила вилку.

— Сплетен?! — хмыкнув, покачала она головой. — Слушай, Соня, я ту историю пережила. Что было, то было. И на Колесникова я не злюсь уже. Но, по-моему, вполне естественно, что мне всё это неприятно и вспоминать не хочется. Так что давай не будем?

— Ну, на Женьку и не за что злиться. Он тогда просто меня прикрыл. Взял вину на себя. Неужели ты думаешь, что он стал бы распускать всякие сплетни? Ты его совсем не знаешь… Нет, он реально подумал тогда, что у тебя другой, но ничего такого вообще не говорил. Это я вас из окна видела, ну и остальное тоже я…

Рогозина замялась, потом продолжила.

— Тупо так всё вышло. Извини. Но ты права, что было, то было.

— Не он? — только и повторила Мика, сглотнув.

— Ну, конечно, нет. Говорю же — я.

Мика встала.

— Ну, знаешь… Ты просто… Почему ты тогда промолчала? — непроизвольно повысила она голос.

— Да сядь ты. Я же сказала — извини, — Рогозина, наоборот, стала говорить тише. — А ты сказала, что всё уже пережила.

— Да ты даже не знаешь… — Мика осеклась.

Не рассказывать же ей, как это было больно — узнать, что именно он её предал. Это было даже больнее, чем вся их травля. Во сто крат больнее. Как будто у неё вырвали сердце и искромсали. Мика до сих пор помнила, с каким трудом она пережила то время. Это её тогда так подкосило, что она даже сейчас, спустя четыре с лишним года, не может строить нормальные отношения. Боится показать чувства. Да что там! Боится эти чувства даже подпустить к себе.

— А почему промолчала, спрашиваешь? — продолжила Соня, указав наверх. — А вот чтобы как мама не лежать с проломленным черепом.

Мика вздохнула, тяжело опустилась на стул, ощущая себя так, словно у неё из-под ног выбили землю.

— Ты так-то тоже промолчала. Насчёт того, что была на уроке, когда мы все сбежали. А он тоже взял твою вину на себя, и ему все бойкот объявили. Помнишь?

— А почему я вообще должна была отчитываться, пошла я на урок или нет? Я тогда пошла не затем, чтобы вас наказали, не затем, чтобы показать учителю, какая я ответственная. А потому что считала, что обязана пойти. И почему я должна была делать то, что мне претит? Только из-за того, что вы все так решили, меня не спросив? У меня своя голова на плечах есть.

Соня на ее пылкую речь только хмыкнула, но ничего не сказала. Уже спокойнее Мика добавила:

— Знаешь, я как тогда считала, что ничего плохого не сделала, так и сейчас считаю. Я делала то, что, по моему убеждению, должна была. Так что какую вину он взял за меня? Вину можно взять тогда, когда человек и правда виноват, когда он совершил что-то плохое… например, оболгал кого-нибудь.

44

Первым порывом было пойти и спросить у Лёши насчёт признания Рогозиной. Но потом Мика отказалась от этой мысли. Если когда-нибудь разговор коснётся, тогда она, может, и спросит, но специально идти — зачем? Ведь и так ясно, что Рогозина сказала правду. Какой смысл ей на себя наговаривать? Сейчас она от этого ничего не теряла и ничего не выигрывала. Да и просто чувствовалось, что она не врёт.

Только почему-то от этой правды не стало легче, а наоборот. Мика ведь уже свыклась за столько лет с мыслью, что Колесников её предал. Запрещала себе даже думать о нём.

Получалось это или нет — другой вопрос. Но все чувства к нему она с ожесточением вытравливала из себя. И сейчас уже жила вполне спокойно, не считая редких моментов, вроде того, когда они встретились в супермаркете.

А сейчас всё, что, как она думала, давно похоронила, взмыло с такой неуправляемой силой, что сердце, казалось, не выдержит, разорвётся в клочья.

Ведь всё могло бы быть не так! Всё и было бы не так… Как там Соня сказала? У него от неё сносило крышу? А у неё, у Мики? Нет, "крышу не сносило", но как она задыхалась от своих чувств! И мучилась как! И себя проклинала за это. Как же всё вышло глупо… И как от этого больно…

Наверное, правильно было бы перетерпеть этот взрыв, и жить дальше. Теперь-то чего уж? Всё прошло. Ушедшего не вернуть. Ничего не исправить, не изменить.

И, что самое главное, он-то явно переболел. Если у него и сносит крышу, то теперь от другой, от Алины. С этим надо смириться. И, может быть, когда-нибудь она и сама сумеет построить счастье с кем-то…

Но мысль назойливым рефреном стучала: всё было бы иначе. Она могла бы быть счастлива именно с ним. Ведь только от него замирало сердце, только от его поцелуя у неё подкашивались ноги и уплывало сознание. Даже после стольких лет она помнила то ощущение.