Жестокие истины (Часть 1)

  Боги не могут быть ущербны: завшивевший бог жалок. И Элиот в последнее время всё чаще ловил себя на мысли, что ничего, кроме жалости, мастер Годар у него больше не вызывает. Элиот боролся с собой, полагая, что причина такой внезапной перемены в испорченности его характера. Всё было напрасно. Но странное дело: после визита беспалого господина лекарь, озаренный новым смыслом, опять вознесся на те высоты, где пребывал ранее. В глазах его, обесцвеченных дорогой и грязью, свила гнездо Тайна, и каждое лекарское слово обрело вдруг глубину и силу. Теперь он мог безо всякого ущерба для своего авторитета хоть с дворовыми собаками в одной будке ночевать: Элиот даже не поморщится. И вот, он сидит, потягивая дрянное пиво, и в душе его детская обида мешается с гордостью, потому что у него есть такой замечательный, непостижимый учитель.

  Он перевел глаза на мастера Годара и обнаружил, что тот напряженно думает. О чем? Хотелось бы ему хоть на краткий миг заглянуть в ту бездну, куда ушел учитель! Во всяком случае, не о гипнозе: достаточно видеть, с каким ожесточением терзает он свой подбородок! Помыслы лекаря были окутаны тайной, и от сознания этого по спине Элиота пробежал приятный холодок.

  -Хотелось бы мне знать, кто он такой... - рассеянно пробормотал мастер Годар.

  -Наверное, разбойник, - не сдержался Элиот.

  Мастер Годар нахмурился и строго постучал по столу пальцем:

  -Молчи, юноша!

  Но он тут же обо всем забыл, потому что его посетила новая мысль.

  -Они пытали Портуаза, - сказал он понимающе, - И он им всё рассказал.

  -О чем? - ляпнул Элиот, съеживаясь от собственной наглости.

  -О книге, о чем же еще! - голос лекаря вдруг осекся, - Послушай, Элиот, - сказал он вкрадчиво, чуть ли не впервые называя ученика по имени, - Ты должен обещать мне одну вещь.

  -Всё, что угодно.

  -То, что было сказано за этим столом, должно остаться между нами.

  Элиот кивнул и мучительно покраснел. Он едва не провалился сквозь землю со стыда: мастер Годар позволил себе усомниться в его надежности, и был, откровенно говоря, прав. Это смятение не ускользнуло от глаз лекаря, и он ободряюще похлопал по плечу парня:

  -Ты еще молод, и многого не понимаешь. Но одно ты должен усвоить крепко: это не те приключения, про которые ты привык читать в книжках. Забудь о них. Всё обстоит гораздо серьезнее: вспомни Портуаза. И если мы не будем предельно осторожны, то повторим его судьбу. А это очень больно.

  Он положил тонкую руку на плечо Элиота и грустно заглянул ему в глаза. Должно быть, мастеру Годару представлялось, что он сказал нечто очень значительное, и потому Элиот вежливо промолчал. А между тем, не было никакой нужды объяснять ему, что такое боль. Он сам многое мог рассказать о голоде и холоде, о побоях и подлости человеческой. Но он молчал. Шкура его была крепче, чем у великого лекаря, и это накладывало определенные обязательства.

  А вокруг продолжала кипеть трактирная жизнь. Спорили о ценах на гречиху, метали кости, жарко переругивались. Между столиками как челноки сновали слуги. Появился мрачный Аршан, поклонился хозяину и принялся за свой давно остывший ужин. Он рвал квадратными зубами жилистое мясо, с ворчанием глотал пиво и косился на хозяина. Ничего нельзя было прочесть на его физиономии за маской медвежьей угрюмости. Расправившись с ужином, Аршан коротко рыгнул и ушел на конюшню - готовить себе постель. Он не доверял конюхам, и каждую ночь спал около лошадей. Элиот совершенно забыл о дуэли, и поэтому удивился, увидев возвращавшихся в трактир солдат. Впереди всех выступал хорек, победно поглядывая на людей, сидящих за столиками. Остальные топали следом, вполголоса споря, допустимо ли на поединке чести ослеплять противника, бросая ему в глаза соль? Потом напившийся до умопомрачения курьер с шумом встал и начал торжественно рвать письма - одно за другим...

  

  ...Элиот долго ворочался с боку на бок в своей постели. Вопросы одолевали его - вопросы, на которые не было ответа. Кто этот незнакомец, знающий так много, и что это за книга? А непонятное искусство гипноза? И что скрывается за словами "ради людей"? В одном Элиот был уверен твердо. "Мы едем в Грабен, думал он, сквозь подступающий сон, - в Грабен... мы... в Грабен..."

  Откуда у него взялась такая уверенность, он и сам не знал. Проговорился ли мастер Годар во сне, или Элиот угадал каким-то шестым чувством про Грабен? А может, ничего и не было: просто вбил в голову эту идиотскую мысль, а потом еще и заставил себя поверить в нее? Элиот не мучился подобными вопросами. Он просто знал: они едут в Грабен, и только крепче сжимал в руках грабенский нож с вороненым лезвием.

  

  V