Жестокие истины (Часть 1)

  Речка в этом месте большой подковой огибала песчаный холм, и поэтому в стене камышей образовалась прореха. Получился удобный пляж. От усадьбы к нему пролегла еле заметная тропинка. Элиот обнаружил этот пляж вчера, и полночи провел за плетением раколовок, для чего использовал конские волосы, с большой жестокостью надерганные из хвостов тех двух меринов, которые еще оставались у мастера Годара. И вот, теперь выясняется, что пляж известен не одному ему.

  Элиот осторожно выглянул из своего укрытия. По тропинке спускалась девчонка, которую он мгновенно узнал. Это была подружка Альгеды. Отец ее, зажиточный крестьянин, жил в километре от усадьбы. Девчонка часто появлялась во дворе купца. Она имела веснушчатое лицо, звонкий голос и противную привычку насмехаться над Элиотом по любому поводу, что приводило его в тихую ярость. Имени ее он не знал, и не очень-то стремился узнать.

  -Альгеда, солнышко, скорее! - крикнула девчонка, оглянувшись.

  Одним движением подружка Альгеды сбросила платье, и, голая, душераздирающе взвизгнув, нырнула в воду. Сама Альгеда бочком спускалась по крутой тропинке. В руке у нее был венок, сплетенный из каких-то цветов. Увидев ее, Элиот почувствовал, что уши его охватывает огонь. В последнее время такое происходило с ним каждый раз, когда они сталкивались. И постоянно около нее вертелась эта чертова подружка!

  -Холодно? - спросила Альгеда и поежилась.

  -Ничуть! Просто чудесно! Быстрее, быстрее, раздевайся!

  Неуверенно улыбаясь, Альгеда вытащила деревянную шпильку: узел волос на ее затылке распался, и они рассыпались по плечам. Затем пальчики ее притронулись к шнурку на шее и остановились, словно ожидая чего-то.

  Элиот сглотнул. Он торопил ее. И всё равно оказался совершенно не готов увидеть ее такой, какая она есть, без одежды. И потому, когда Альгеда не торопясь, сняла платье, у него зашумело в ушах, а рот мгновенно пересох, и язык стал шершавый и жесткий. Это было как сон... и одновременно, это была реальность, более острая, чем всё то, что доводилось ему видеть до сих пор. Он видел маленькие девичьи груди, красивый изгиб бедер и длинные ноги. И кожа у нее была ослепительно белая, словно слоновая кость. Элиот закрыл глаза, но это белое тело никуда не исчезло: оно и теперь стояло перед ним. Когда он снова открыл глаза, Альгеда уже вошла в речку, над водой была видна только ее голова. Ее рыжие волосы, словно змеи, плыли по воде, сносимые течением.

  Словно через огромное расстояние доносились до него слова, смысла которых он не понимал:

  -...Знаешь старого Таррслева, который живет у дороги?

  -...Да, он иногда приходит ковать нам лошадей...

  -...Но он может еще кое-что, солнышко! Посмотри, какой перстенек он мне подарил...

  -...Ой, какая прелесть!

  -...Таррслев сказал, что это принесет мне удачу, когда я буду замуж выходить. Только я не знаю. Вчера у нас гостил Гудурн, такой, противный весь, как крот, они с тятей заперлись, а потом меня позвали, и тятя мне велел волосы распустить, и походить по горнице. У Гудурна сын есть, такой же противный. А вдруг он сватать меня пришел?

  Элиот стоял, открыв рот и склонив набок голову. Июньское солнце слепило глаза, и он видел только солнечные блики на воде. Но голоса продолжали звучать...

  Он и думать забыл о черепахе, которую держал в руке. А она, оправившись от первого ужаса, уже высунула голову и шевелила лапами в воздухе. То ли панцирь ее был слишком скользкий, то ли она была более проворной, чем принято думать о черепахах, но только ей все же удалось освободиться, и она со всплеском шла под воду. И тут же его заметили. От такой неожиданности, Элиот оступился и полетел в воду.

  Первые секунды он ничего не слышал и не видел, бултыхаясь в воде и пытаясь найти на скользком дне опору. А как только начал подниматься, что-то снова столкнуло его в речку, и возмущенный голос веснушчатой подружки крикнул прямо в ухо:

  -Дурак дубиноголовый!

  Это было последней каплей: Элиот бросился наутек. В спешке была потеряна раколовка и расцарапано колено, но он даже не заметил таких мелочей. Кровь тяжелым молотом стучала в голове, и трепыхалась в ней, как птица в силках, одна-единственная фраза: "дурак дубиноголовый, дурак дубиноголовый..." Это я дурак дубиноголовый! - подумал он вдруг, и остановился, тяжело дыша. Но, святой Николус, как красива была Альгеда! И тут же увидел он, словно воочию, ее белую кожу, и даже зажмурился.

  -Чертова черепаха! - сказал он с выражением. - Это она во всем виновата!

  Мысли Элиота немного прояснились. Он снял свесившуюся с уха нитку водорослей, и огляделся. Река лениво несла свои воды в узком коридоре, стиснутая с обоих берегов камышовыми зарослями. В камышах был ветер. Над самой водой носились стрекозы и оводы. Один из оводов уже сидел на шее Элиота, и парень с наслаждением прихлопнул его.