Жестокие истины (Часть 1)

  Элиот закаменел, сжав челюсти. Что он тут мог поделать? Он был бессилен. Не ярость, а отчаяние светилось в его глазах. Он посмотрел в сторону Альгеды. Она спрятала лицо в ладонях, и, очевидно, ничего не слышала, упоенная своим горем.

  -Вот и ладно... - произнес купец, - А теперь ступай... И все пусть идут тоже. С семьей говорить желаю...

  Все присутствующие, кроме жены и дочери умирающего, толкаясь и шепчась, вышли в гостинную. Здесь они разбрелись по углам, разбившись на маленькие группки, и завели беседы. Гостиная наполнилась невнятным жужжаньем. Больше всех суетился тот самый гувернер, которого так напугал Элиот. Он перебегал от одной группки к другой и взмахивал своими короткими ручками:

  -Какое несчастье, ах, какое несчастье! Вы видели матушку? У меня голова кругом идет! Локки, друг мой, что мы теперь делать будем? Ох, боже мой!

  В запальчивости он сунулся было и к Элиоту, но наткнувшись на его взгляд, отшатнулся с таким выражением на лице, словно его макнули в чан с ледяной водой.

  У Элиота всё перед глазами плыло: люди, стены, стол обеденный. Очень сильно болела голова. Он отошел в самый дальний угол, и уткнулся лбом в холодную стену: так было немного легче.

  В гостинную вошли Альгеда и ее мать. Элиот, морщась от головной боли, постарался вспомнить имя этой тихой полноватой женщины. Раньше он как-то не обращал на нее внимания, хотя виделись они часто. Собственно, она и не стремилась к этому: сидела где-нибудь, тихо улыбаясь полными губами и будто бы прислушиваясь к чему-то. Теперь этой улыбки с ней не было, но она по-прежнему вслушивалась в доступные только ей звуки: испуганно и беспомощно. Альгеда держала ее за локоть. Ничего не говоря, обе скрылись в своих покоях.

  -У Стабаккера на сто тысяч коронеров состояние! И сколько еще в подвале зарыто!

  -Толку-то! Подольники придут - выметут всё со двора! Да еще старуху с дочкой на дыбу потащат, чтобы клад отворили!

  -Не шути так, Вартан! Николус защитит нас!

  -Какие уж шутки...

   Элиот, держась за горло, оглянулся на этих людей. Как они могут говорить так спокойно? Потолок вот-вот рухнет, разве они ничего не чувствуют? А стены! Эти проклятые стены раздавят всех их! И дышать нечем, воздуха не хватает! Шатаясь, он двинулся к двери. У присутствующих, наверное, вызвало немалое удивление то, что долговязый ученик лекаря вдруг издал горлом невнятный вопль и выбежал вон. Но Элиот ничего не замечал.

  Где он?... Сени... бочки какие-то... не то, не то... Вот она: дверь!

  Он выскочил на крыльцо, жадно хватая ртом воздух и держась за стену. Дворовую собачонку, сунувшуюся к нему с самыми лучшими намерениями, отпихнул ногой.

  -Элиот! Постой!

  Резкий окрик мастера Годара только подстегнул его, как удар бича. Он скатился по лестнице, но побежал почему-то не к воротам, а к забору. Быстро перелез через него, и оказался в соседнем дворе. Кругленькая, как кадушка, девчонка с визгом плеснула ему под ноги помои. Скользя на картофельной кожуре и дико озираясь, он ударился плечом в проходную дверь. Он бежал какими-то дворами, перепрыгивая через груды битого кирпича и мусора, нырял в дыры и перелезал через покосившиеся от ветхости, заборы. Странно, но эта безумная гонка стала доставлять ему удовольствие. Скорее, скорее, чтобы ветер свистел в ушах! Безлюдная улица, гулкий коридор, колодец двора с каким-то тряпьем на веревках... А это что? Два здоровых отощавших пса набросились на него, рвя в клочья штанины на икрах. Прочь, прочь, ублюдки! Он протиснулся в узкую щель между двумя стенами, и в кровь содрал себе кожу на подбородке, даже не заметив этого.

  Очнулся Элиот на каких-то развалинах. Он представления не имел, где находится. Обугленные стропила высовывались из стены, грязной от копоти. Под стеной чернела бездонным зевом дыра, и к этой дыре была протоптана в снегу узенькая тропинка. Снег рядом с тропинкой был весь усеян шелухой от кедровых орешков.

  -Что там за гость? - раздался из дыры бойкий голос, и Элиот мгновенно узнал его.

  Голос принадлежал Мышу, а следом показался и сам его обладатель. Два колючих глазка глядели на Элиота из-под грязных лохмотьев с нескрываемым любопытством.

  -Вот это да! - протянул Мыш, - Неужто, ученик того подольского лекаря?

  -Я больше не ученик ему! - сказал Элиот глухо, и сам поразился своим словам.

  -Ай-яй-яй! Стало быть, решил своим умом приживаться?.. Есть хочешь?

  Не дожидаясь ответа, он достал из-за пазухи ломоть черного хлеба, разломил надвое, и протянул одну часть Элиоту. Сам начал жевать вторую. Ел он тоже по-мышиному, мелко и быстро двигая скошенным подбородком. Элиот мерно двигал челюстями, но совершенно не чувствовал вкуса: только угольки, попадавшиеся в хлебе, противно скрипели на зубах.

  Хриплое зывывание трубы прервало их трапезу. И тут же с другого конца города откликнулась ей другая труба. Мыш, перестав жевать и приоткрыв рот, прислушивался к этим звукам.

  -Слыхал? - спросил он, - Ну, держись теперь, вольный Кравен!