Жестокие романтики против кровавых гегемонов

После провального похода на Польшу Гражданская война в России неожиданно продолжилась в 1921 году, когда восстали матросы Кронштадта и крестьяне 40 губерний. После этих событий наступил мирный период, в который опять напряженно зазвучал вопрос: «Что делать дальше?». Ленин и Бронштейн стали грабить церковные ценности и пересылать их в Германию, Польшу и Румынию... — опять стали готовиться к продолжению мировой революции. Посланец Троцкого — еврейский террорист Макс Гольдштейн (1897-1925 гг.) со своими единомышленниками поехал зажигать мировую революцию в Румынии, то есть — захватывать Румынию, и для начала он взорвал румынский Сенат. Но самонадеянный Гольдштейн так и не стал очередным героем еврейского народа — не смог одурманить румынских пролетариев и крестьян и поднять их против своей национальной власти, был арестован и приговорён в 1922 году как опасный террорист к пожизненному заключению.

Наблюдавший за всем этим Сталин не собирался дальше помогать реализовывать чьи-то глобальные планы и цели, тем более, что возникшие в 1922 году обстоятельства способствовали успешному началу его необъявленной оппозиционной деятельности.

К 1922 году Сталин был в расцвете сил — ему было 44 года, это была мощная зрелая личность, опытный боец, который и по Европе попутешествовал: бывал в Стокгольме, Кракове, блестящей Вене, после чего несколько лет в ссылках задумчиво бродил по тайге и неспешно разговаривал о вечном с местными шаманами; и в Гражданскую войну, не будучи военным, он был палочкой-выручалочкой — с помощью своей холодной логики, смекалки и организаторских способностей очень эффективно затыкал дыры на фронтах и промахи в руководстве Красной армией: под Царицыном, под Пермью и в Петрограде.

Опьяненные победой и властью над огромной империей Ленин, Бронштейн и прочие Розенфельды и Апфельбаумы не сразу поняли, что их самый надежный соратник Сталин решил начать «гнуть свою линию», начал свою большую игру, ибо чтобы реализовать свои давние цели и мечты, ему необходимо было захватить власть у торжествующих гегемонов. Первыми его оппозиционную линию — «наперекор течению» заметили его потенциальные единомышленники и стали быстро сплачиваться вокруг него, как вокруг возникшей точки кристаллизации, и этот оппозиционный антиеврейский, антигегемоновский кристалл стал быстро расти. Вячеслав Молотов вспоминал (интервью Чуеву):

«В условиях острой борьбы вокруг Сталина всё больше сколачивалась активная группа — Дзержинский, Куйбышев, Фрунзе и другие... Мы называли себя «большевиками» — против Троцкого. Он зна-а-ал, чуял, конечно, сговор. Он со своими компаньонами, а мы со своими».

Но стали собираться вокруг Троцкого его единомышленники-гегемоны против возникшей оппозиции с опозданием, уже во второй половине 1923 года, уже после конфликта Сталина с Лениным по национальному вопросу, вернее, по вопросу государственности.

Заканчивая эту главу, хочу обратить внимание читателей на переломную, начальную точку этого периода, на волевой момент принятия решения. Если бы в ситуации, когда многие поняли, что Ленин находится в безнадежно больном состоянии, и возник вопрос преемственности власти после смерти Ленина, и Сталин сказал бы кому-то из своих соратников, что думает перехватить власть в СССР у Троцкого и его соплеменников, то его собеседник, скорее всего, повертел бы пальцем у виска и сказал бы: «Иосиф, ты осознаешь — что ты сказал, что за бред ты несешь, понятно — что это невозможно и крайне опасно».

Вообразите, представьте себе следующую условную сцену: в 1922 году вечером в комнате за круглым столом под абажуром сидят: Молотов, Орджоникидзе, Куйбышев, Фрунзе, Ворошилов, Дзержинский и Сталин. И задумчивый Сталин, выпустив клуб дыма, прищурясь, говорит: «Так дальше продолжаться не может. Столько лет крови, разрухи и грабежа... А они хотят это продолжать дальше и ничего строить не собираются. Хватит, этому надо положить конец. Надо повернуть в другую сторону, — надо строить новую страну и формировать новое общество, для этого мы все и сражались».

Например, Орджоникидзе эмоционально спрашивает: «Иосиф, но как это сделать?» И этот вопрос звучит почти риторически: «Я не вижу возможностей и шансов что-то изменить и как-то это все перевернуть». Сталин хладнокровно отвечает: «Только одним путем — через захват власти». Многие за столом съёжились и оглянулись — закрыты ли двери и окна... Они вдруг осознали себя заговорщиками... Повисла многозначительная тревожная тишина, пауза. После которой, например, Вячеслав Молотов, глядя в глаза Сталину говорит: «Ты понимаешь — что сказал, что ты задумал? Ты понимаешь — что хочешь пойти против самого Центрожида, против вождей — против Ленина и Троцкого, против всего еврейства? Ты ведь задумал очередную революцию? Ты думаешь, у тебя, у нас есть какие-то шансы их переиграть, их победить и отобрать у них власть? Ты всё просчитал? — Ведь может возникнуть Гражданская война другого вида, в результате которой третья сила — народ, безумно ненавидящий большевиков, сметет и их и нас...».