Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны

Нужда, несомненно, играла большую роль в размахе преступности, но были и другие в равной степени важные факторы. Начнем с того, что, как только табу на кражу оказалось несостоятельным, стало гораздо легче воровать снова и снова. После шести лет войны такое поведение для некоторых людей стало образом жизни: те, кто сумел выжить, совершая мелкие кражи или занимаясь незаконной торговлей, не собирались останавливаться только потому, что война закончилась, особенно когда тяготы становились все ощутимее.

Однако многое наводит на мысль о том, что широко распространенное после войны воровство отвечало более глубокой потребности многих из тех, кто совершал кражи. Похоже, многие испытывали навязчивое желание воровать, даже когда предметы, которые они брали, оказывались совершенно бесполезными для них. Бывшие перемещенные лица часто рассказывают истории о кражах скатертей в ресторанах или «чего-то совершенно дурацкого, вроде большого цветочного горшка». Мария Белика, полька, которая выжила после четырех лет тюрем и трудовых лагерей, утверждает, что она испытывала тягу взять что-то как почти физический позыв. После войны американцы поселили их с сестрой на некоторое время в немецкой вилле недалеко от фарфорового завода, где ее заставляли работать.

«Я сидела вместе со своей сестрой, и Ванда сказала: «Знаешь, мне нравится эта картина на стене. Я, наверное, возьму ее. Я думаю, за все мои страдания хватит одной картины». А я сказала: «Здесь есть фарфор. Мне он очень нравится. Мы надрывались на этом фарфоровом заводе много лет. Я заберу фарфор».

На следующее утро, устыдившись, обе девушки вернули то, что взяли.

ЧЕРНЫЙ РЫНОК

Самым распространенным после войны мелким преступлением была покупка или продажа товаров на черном рынке. И опять-таки незаконная торговля во время войны поднялась в сознании людей до уровня сопротивления нацистскому режиму: любые товары, особенно с черного рынка, не попадали в руки немецких оккупантов. Во Франции, например, каждый год на бойню доставляли на 350 тысяч голов скота меньше, чем было зафиксировано официально. Фермерам, производившим молоко, часто приходилось везти свою продукцию на черный рынок, чтобы выжить: на континенте с сильно разрушенной транспортной системой они не могли полагаться на ежедневные удои молока и были вынуждены развивать неофициальные местные сети поставок, чтобы гарантированно продавать свою продукцию. По всей Западной Европе неофициальные сети функционировали наравне с официальными рынками. В Восточной Европе, где нацисты стремились реквизировать как можно больше продовольствия, происходило то же самое. Здесь, более чем где бы то ни было, черный рынок был необходим для выживания, и участие в нем стало почти моральным долгом фермеров и торговцев, без него сотни тысяч поляков, украинцев и жителей Прибалтики умерли бы с голоду.

Суть незаконной торговли состояла в том, что по своей природе она была безнравственной. В то время как карточная система обеспечивала сбалансированное питание для всех и более калорийное питание для тех, кто занимался тяжелым физическим трудом, черный рынок обслуживал только тех, кто мог себе это позволить. Перед освобождением Франции цены на сливочное масло на черном рынке взлетели в пять с половиной раз, на яйца – в четыре раза. Вследствие этого яйца и сливочное масло редко попадали на официальные рынки, и никому, кроме состоятельных людей, были не по карману. Некоторые фермеры и торговцы безжалостно эксплуатировали этот рынок и сильно разбогатели, вызывая сильное недовольство соотечественников. В Греции, когда слухи об улучшении ситуации существенно снизили цены на продукты питания, спекулянты накапливали продовольствие и сбывали его только большими партиями. «В то время, когда весь мир переживал за судьбу греческого народа, – с горечью писал один иностранный обозреватель, – некоторые греки богатели на крови своих братьев». В Чехословакии послевоенное правительство было настолько возмущено подобным поведением, что за преступление, связанное с обогащением себя за счет государства или граждан во время войны, следовал приговор – от пяти до десяти лет тюремного заключения.

Незаконная торговля, возможно неизбежная и даже оправданная в военное время, вошла в привычку, от которой трудно стало отказаться по окончании военных действий. На самом деле после краха всех административных и транспортных систем, равно как закона и порядка, эта проблема стала гораздо серьезнее. К осени 1946 г. торговля на черном рынке настолько широко распространилась, что большинство людей даже не считали ее преступлением. «Едва ли будет преувеличением сказать, что мужчины, женщины и дети в Западной Европе в большей или меньшей степени вовлечены в нелегальную торговлю, – утверждал руководитель UNRRA по Западной Германии в письме в министерство иностранных дел Великобритании. – На больших территориях Европы существование без нее, фактически, вряд ли возможно».