Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны

Навешивание на детей ярлыков «слабоумный» со стороны всего народа, местных сообществ и даже иногда их школьных учителей просто добавило еще один возможный способ гонения людей, которые и так были уязвимы. Некоторые позднее рассказывали истории о том, как их каждый день дразнили одноклассники в школе, не включали в число участников празднования годовщины конца войны, не разрешали играть с «чистокровными» норвежскими детьми, на их учебниках и ранцах рисовали свастику. Многих из них отвергали родственники, считая их источником семейного позора. Когда их матери позднее выходили замуж, многие страдали от словесных, психологических и физических оскорблений со стороны отчимов, которые не принимали их, потому что они были «детьми врага».

Некоторые страдали оттого, что их отвергали даже собственные матери, которые видели в них источник своих собственных страданий. Шестилетняя Тове Лайла, например, была увезена во время войны от своей матери нацистами с целью воспитать из нее немецкую девочку. В 1947 г. она была возвращена своей семье в Норвегии и знала только немецкий язык. Мать и отчим сумели выбить из нее немецкий язык всего за три месяца и все время после этого плохо обращались с ней, унижали и запугивали. В отсутствие соответствующей социальной службы, которая существует в порядке вещей в настоящее время в Норвегии, эта несчастная девочка провела остаток своего детства с прозвищем «чертова немецкая свинья», которым называла ее собственная мать.

То общее, что объединяло детей военного времени, – позорное молчание об их отцах. Это молчание имело место как на общегосударственном, так и индивидуальном уровнях. Проявив первоначальный интерес к судьбе детей военного времени, особенно в части изыскания возможности избавиться от них, норвежское правительство последовало политике стирания всех следов немецкого происхождения этих детей. Власти не добивались того, чтобы отцы-немцы содержали своих детей, и активно препятствовали контактам с ними. Если у ребенка было по-немецки звучащее имя, правительство заявляло о праве изменить его более традиционно норвежским.

На индивидуальном уровне такое молчание могло принести еще больший вред. Матери этих детей часто отказывались рассказывать об их отцах и запрещали детям говорить об этом. Некоторые дети не знали о национальности своих отцов до тех пор, пока не начинали ходить в школу, становясь объектами дразнилок на площадках для игр. По-видимому, замалчивание этой темы редко мешало детям подвергаться словесным оскорблениям за пределами семьи.

Разрушительное воздействие, вызванное всеобщим отторжением этих детей, только недавно вышло на свет божий. Согласно исследованию, спонсированному норвежским правительством в 2001 г., среди детей военного времени выше уровень смертности, разводов, хуже здоровье, чем у остального населения страны. Они менее образованны и зарабатывают меньше, чем другие норвежцы. Они в значительной степени более подвержены суициду, чем их сверстники. Самый высокий уровень смертности среди людей, рожденных в 1941 и 1942 гг., – тенденция, которую люди, проводившие исследование, приписывают отчасти тому факту, что эти дети в конце войны были достаточно большими, чтобы понимать все происходящее с ними. Ближайшие послевоенные годы стали временем, когда жесткое отношение к ним достигло своего пика.

Дети военного времени в Норвегии останутся изгоями и в грядущие годы. Решающим было то, что к ним относились даже более сурово, чем к их матерям. В 1950 г. новый Акт о гражданстве вернул женщинам, которые вышли замуж за немцев, право на норвежское гражданство. Детям военного времени в таком праве до достижения восемнадцатилетнего возраста было отказано. Ежегодно до начала 1960-х гг. детям и их опекунам приходилось проходить унизительную процедуру, подавая в местное отделение полиции ходатайство о разрешении остаться в стране.

Вообще говоря, опыт норвежских детей военного времени довольно типичен для всей Западной Европы. Детям, отцы которых были немцами, угрожали, их дразнили и избегали везде, где бы они ни родились. Иногда их оскорбляли физически, но чаще оскорбления были словесными – уничижительные прозвища, вроде bebes bosches, tyskerunger или moeffenkinder. Дети военного времени из любой страны рассказывают о том, что их запугивали другие дети, учителя, соседи и иногда члены их собственной семьи. Их часто не замечали в классах и отвергали местные жители.