Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны

Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда в 1990-х гг. журналист Джон Сэк опубликовал книгу о мести евреев, она вызвала возмущение в еврейском сообществе, особенно в Америке. Сэк взял интервью у нескольких евреев, которые стали видными фигурами в системе тюремных лагерей Польши после войны и которые признались в том, что немецкие пленные подвергались пыткам. Его книга, сенсационная по стилю, подтверждается документально, а все интервью записаны на пленку и находились в широком доступе. Тем не менее его агент отказался представлять книгу, и американские издатели, заплатившие ему аванс, запоздало решили все отменить. Точно так же журнал, который купил авторское право на публикацию книги, снял свою статью за два дня до публикации. Несмотря на то что он сам еврей, Сэк и в печати, и по телевидению был обвинен в антисемитизме и отрицании холокоста. Подобные дебаты разгорелись вокруг его книги и в Европе, где польский издатель Сэка отменил ее публикацию из страха перед дурной славой, равно как и немецкий издатель, уничтоживший шесть тысяч уже напечатанных экземпляров книги. Несмотря на это, основная информация, содержавшаяся в книге, неоднократно подтверждена другими, всемирно признанными историками.

Признание послевоенного мщения – чрезвычайно неприятный вопрос для любого историка, даже когда он не затуманен национальными или религиозными чувствами. Вероятно, его невозможно обсуждать, не наступив кому-нибудь на больную мозоль. Во-первых, существует обеспокоенность тем, что, характеризуя действие как карательное, историк отчасти узаконивает его. Так, например, когда изнасилование немецких женщин советскими солдатами расценивается местью, оно тем самым становится более понятным и, возможно, в какой-то степени более приемлемым. Немецкие женщины, если следовать аргументам, являлись составной частью нацистского режима наравне с мужчинами, поэтому изнасилование было тем, что они сами навлекли на себя. Такой довод в то время выдвигали многие русские.

И наоборот, акт мщения столь ужасен, что затеняет изначальное преступление: так, массовые изнасилования в Германии могут счесть отвратительными, а современные читатели забудут, что многие женщины, подвергшиеся изнасилованию, были частью злодейского режима. В нашем понимании зверства, совершенные от имени нацизма, – даже такие масштабные преступления, как холокост, – можно, по крайней мере, отчасти «уравновесить» страданиями, которые перенес немецкий народ по окончании войны. Это, безусловно, беспокоит многих ученых в Германии. Когда, например, в 1992 г. показали сенсационный документальный фильм о массовых изнасилованиях, он произвел фурор в немецкой прессе: разгневанные комментаторы доказывали, что этот фильм не нужно было транслировать по телевидению, потому что, если немцы начнут видеть себя жертвами зверств, они забудут о факте собственных преступлений.

Чтобы избежать возникновения связи между этими двумя крайностями, многие историки лукавят. Большинство свидетельств Второй мировой войны, например, умалчивают о мщении, которое началось после ее окончания. А большинство книг, описывающих изнасилования и убийства немцев после войны, лишь мельком упоминают зверства нацистов в Восточной Европе во время войны, которые и породили это, по-видимому, неутолимое желание мщения. Проблема отделения мщения от его более широкого контекста состоит в невозможности понять, почемулюди поступали так, как поступали после войны. С современной политической точки зрения это также создает причины для соперничества за образ жертвы.

Рано или поздно эти аргументы начинают трещать по национальным или политическим швам. Вполне понятно, что поляки и чехи обижаются, когда историки начинают говорить о страданиях этнических немцев, в то время как сами были вынуждены терпеть годы жестокой оккупации все тех же немцев. Французские коммунисты приходят в негодование, когда правые указывают им на произвол, поскольку именно французские правые попустительствовали пленению, пыткам и казням десятков тысяч бойцов коммунистического Сопротивления. Русские отмахиваются от гневной реакции на то, как после войны они обращались с румынским и венгерским гражданским населением, утверждая, что Румыния и Венгрия, в первую очередь, не должны были вступать в войну против Советского Союза. И так далее.