Жестокий принц

Убеждая себя, я вовсе не уверена, что так оно и есть на самом деле, но все же достигаю боковой двери и проскальзываю внутрь. Коридор ведет в кухню, где я оставляю грибы на столе, рядом с разделанными окровавленными кроликами, пирогом с голубем, связкой чеснока, букетиком розмарина, несколькими сливами и дюжиной бутылок вина. Чуть в стороне тролль помешивает что-то в большом котле. Рядом с ним крылатая пикси. Мои соплеменники, изможденного вида мальчик и девочка, оба с глуповатыми улыбками и остекленевшими глазами, нарезают овощи и при этом даже не смотрят, что делают. Удивительно, что они еще не отрезали себе пальцы. А даже если бы и отрезали, то, скорее всего, и не заметили бы. Вспоминаю, как чувствовала себя вчера, и эльфийский фрукт отзывается во рту непрошеным послевкусием, а к горлу подступает тошнота. Прибавляю шаг и торопливо иду дальше по коридору.

Бледноглазый страж-фейри хватает меня за руку. Поднимаю голову и смотрю на него, надеясь, что отработанное с годами выражение пустого довольства и туповатой мечтательности, как у тех ребят на кухне, не подведет и сейчас.

– Что-то я раньше тебя не видел, – говорит он, с подозрением меня рассматривая.

– Ты – милый, – с благоговением и некоторой растерянностью изрекаю я. – Глазки как зеркальца.

Он фыркает, по всей вероятности, выражая свое презрение к очарованной служанке. Похоже, получилось неплохо, но я все равно нервничаю, поймав себя на том, что импровизация дается мне хуже, чем я на то рассчитывала.

– Новенькая? – растягивая слоги, спрашивает он.

– Новенькая? – переспрашиваю я, пытаясь представить, какой опыт может быть у того, кто только что попал сюда. Во рту усиливается тошнотворный привкус, и вместо того, чтобы глубже войти в роль, я все острее ощущаю рвотные позывы. – Раньше я была в другом месте. Где-то еще… Но сейчас мне надо убрать в большом зале. Чтобы все сверкало.

– Ну, тогда поторопись. – Он отпускает меня.

Иду, стараясь удержать нарастающую под кожей дрожь. Я не льщу себе. Не мое искусство перевоплощения убедило стража. Он сам обманул себя: я – человек, а люди, в его понимании, должны быть слугами. Теперь мне еще понятнее, почему принц Даин решил, что я могу быть полезной. После стража моя задача облегчилась, я получила бо́льшую свободу передвижения по Холлоу-Холлу. Десятки людей снуют туда-сюда по своим делам, словно забывшись в нездоровом сне. Кто-то напевает, кто-то бормочет себе под нос, но разговоры, обрывки которых доносятся до меня, происходят лишь в воображении этих несчастных. Их глаза как будто затянуты дымкой, губы потрескались. Неудивительно, что стражник счел меня новенькой.

Но, кроме слуг, есть, конечно, и фейри, гости, пришедшие на какой-то праздник, который не заканчивается, а только набирает силу.

Они спят. Одни почти полностью одетые, другие – почти голые. Спят, растянувшись на диванах и в обнимку на полу, в гостиных, мимо которых я прохожу. Губы у многих испачканы золотом «невермор», сверкающего порошка столь сильной концентрации, что фейри от него цепенеют, а смертные обретают способность очаровывать друг друга. Тут и там валяются кубки, и медовое вино растекается струйками по неровному полу и собирается в большие винные озера. Некоторые гости настолько неподвижны, что я начинаю беспокоиться – уж не упились ли они насмерть.

– Извините. – Я обращаюсь к девушке примерно моего возраста, несущей оловянное ведро. Она проходит мимо, словно и не заметив меня. Не зная, что делать, решаю последовать за ней. Мы поднимаемся по широкой, без перил, каменной лестнице. Еще трое лежат в ступоре рядом с бутылкой размером с наперсток. Сверху, с другого конца коридора, доносится странный, как будто от внезапной боли, вскрик. Что-то тяжелое падает на пол. Делаю вид, что ничего не слышу, удерживаю на лице выражение мечтательного безразличия, но это требует усилий. Сердце трепещет, как попавшая в силок птичка.

Девушка открывает дверь спальни, и я протискиваюсь за ней. На каменных стенах ни гобеленов, ни картин. Большую часть первой комнаты занимает массивная кровать с низким изножьем и балдахином. Передняя спинка украшена резными изображениями различных животных с женскими головами и обнаженными бюстами – сов, змей и лис, – вовлеченных в какой-то причудливый танец. Удивляться нечему, поскольку Балекин возглавляет славящийся распутством Круг граклов. На деревянном столе стопка книг, среди которых я узнаю знакомые – по этим же учебникам занимаемся и мы с Тарин. Еще несколько разложены рядом с открытой чернильницей. На полях одной видны аккуратные пометки, другая испачкана кляксами. На заляпанной чернильными пятнами книге лежит сломанная ровно пополам и определенно намеренно – не представляю, как такое может получиться случайно, – деревянная ручка.

Ничего особенного. Ничего подозрительного.