Жестокий рикошет

Я не стал мучить себя. После таких дел можно над организмом не издеваться. Сразу достал из санитарной сумки шприц-тюбик парамедола, зная, что смогу бороться со сном, к которому меня будет настойчиво призывать препарат, и вколол его себе в бедро. Действие парамедола пришло не сразу, но я уже почувствовал себя лучше и увереннее, только злее стал от боли. И сразу встал, понимая, что кто-то там, рядом со мной, возможно, остался жив, но находится в состоянии или психологического, или болевого шока, и следует работать, пока они не очухались. Я шагнул сначала к двум постовым. У одного двумя пулями была разворочена шея. С такими ранами не живут, и он, кажется, уже не жил. Второй был еще жив. Он получил пулю прямо в центр груди, но сердце, кажется, осталось не задето. Однако из раны так сильно хлестала кровь, что у раненого не было никакой надежды на спасение. А сам он только руки широко раскинул, о дорогу ладонями оперся и сильно, в судорогах, вздрагивал, ничего не видя распахнутыми на всю возможную ширину глазами. Отсюда опасности ждать не следовало.

Ризван лежал лицом вниз. Каким-то образом у него оторвалась с одной стороны приклеенная борода, но клеили ее, должно быть, не в гримерной залетного театра, и вообще не имея под рукой соответствующего случаю клея. И приклеили клеем, случайно попавшимся под руку, в результате чего борода оторвалась с клочками кожи. Он был, несомненно, ранен, но не тяжело, и это меня радовало. Я уже наклонился над ним, чтобы перевернуть лицом к ночному небу, когда уловил в стороне движение. Оказывается, жив остался водитель машины, мой старый знакомый. Жив, но, несомненно, контужен, потому что он шел на меня с опущенным к земле пистолетом в руках, и непонятно было, видел он меня или нет.

Я поднял автомат и дал короткую очередь не от плеча, а прямо от земли, навскидку. Такая очередь не может быть прицельной, хотя есть среди офицеров, как я слышал, большие спецы по скоростной стрельбе из автомата навскидку. Но и моя стрельба оказалась удачной. Я стрелял в руку с пистолетом. И хорошо видел, как пара, наверное, пуль разворотила ему кисть. Пистолет вылетел, а сам водитель в недоумении пошевелил рукой, не понимая, что руки у него практически уже нет и он никогда не сможет больше сесть за руль. И тут только я понял, что водитель, сильно обожженный, идет не на меня, а в сторону от горящей машины, боясь, наверное, сгореть заживо. Идет, ничего не видя и не соображая. Он и дальше пошел, меня не заметив, как не заметил моей очереди. Споткнулся о руку застонавшего Ризвана, еще два шага сделал и только потом упал лицом вниз. Насколько мне мой опыт говорил, когда так падают, лицом вниз, обычно не имеют смертельных ранений. Вот как с ожогами – сказать не могу, с этим я не сталкивался. Но знаю, что ожоги дело серьезное. Как-то в госпиталь попал с легким пулевым ранением, и к нам привезли механика-водителя бронетранспортера, обгоревшего после взрыва машины на мине. Его, кажется, так и не спасли.

Но этот шел самостоятельно. Прошел мимо нас. Это и есть самый настоящий психологический шок. Должно быть, водитель не видел момента выстрела и не понял, что произошло с его машиной. Он никак не ожидал ничего подобного и даже мысленно подготовиться к взрыву не мог. И потому при дополнительном болевом шоке от ожогов и возможных осколочных ранений он не почувствовал новую боль, когда я очередью разнес ему кисть руки. Тем не менее в какой-то момент он все-таки вытащил пистолет, хотя сам, видимо, ни о каком бое, ни о какой возможности сопротивляться не думал. А пистолет в руке оказался, скорее всего, автоматически. Наверное, воевал и умеет быстро выхватывать пистолет.

* * *

Но я тоже времени терять не хотел. Я почувствовал в голове легкий туман, и боль уже слегка отступила. Начал действовать парамедол. Пусть действует. Он и мне дает возможность действовать. Я перевернул Ризвана лицом к себе и, чтобы убедиться в своей правоте, рывком отодрал уже частично оторвавшуюся бороду. Это было, наверное, очень больно, потому что от рывка он в себя сразу пришел. И я не стал время терять, быстро вытащил из поясной открытой кобуры пистолет и из ножен нож. Пистолет за пояс сунул, нож забросил в ручей. И мельком самого Ризвана осмотрел. Серьезных ранений нет. Рикошетом осколки слегка оцарапали, но только слегка. Горящая рядом машина освещала его лицо. Ризван смотрел на меня с испугом. Черты фамильного сходства со старшим братом, несомненно, просматривались, но если у того даже какое-то благородство в облике было, хотя и не слишком сильно выраженное, может быть, и не благородство, а просто ум в глазах светился, то этот выглядел более жестким и даже жестоким. А страх и боль делали его лицо вообще отвратительным. Казалось, только что вот он вырвался из застенков и почувствовал свободу. Он уже планы строил, как отомстить. Он уже на вкус, наверное, желал свою месть попробовать. И тут снова попал в плен. Причем попал тогда, когда, казалось, был дома. Или почти дома, когда его окружали люди брата.