Жестокий роман. После (СИ)

— Марат, ты слышишь? — сглатываю. — Слышишь меня?

— Да, Вика.

Он смотрит так странно. Будто сквозь меня.

— Марат… — грудь сдавливает от дикого страха, поворачиваюсь, лихорадочно осматриваю мужчин вокруг. — Врач. Нужен врач. Пожалуйста, кто-нибудь…

Люди вокруг опускаются на колени. Все. Один за другим.

— Срочно! Вызовите врача!

Марат прижимается лбом к моему лбу. А потом начинает оседать вниз, на пол. И я опускаюсь вместе с ним, обнимаю его мощные плечи дрожащими руками.

— Все будет хорошо, Марат, — бормочу сбивчиво. — Обещаю. Сейчас мы найдем врача. Тебя доставят в больницу. Все будет хорошо. Я клянусь.

Его ухмыляющиеся губы прижимаются к моей щеке.

— Ты поверила мне, Вика.

Это последние слова, которые я от него слышу.

39

— Невозможно, — заключает врач и закрывает папку, откладывая документы в сторону, внимательно смотрит на меня.

Улыбаюсь. За прошедшие месяцы я слышала это проклятое “невозможно” слишком часто. Всякий раз ненавистное слово разбивалось о скалу реальности. О скалу той несокрушимой воли, которой обладал мой мужчина.

— Невозможно, — говорил врач, который первым осматривал Марата. — Он не выживет. Просто не переживет транспортировку. Нет смысла делать ему наркоз. Это только продлит бесполезные мучения.

— Я вообще удивляюсь, как он еще живет, — прибавлял второй.

— Мозговая активность сохраняется, — доносилось заключение от медбрата.

— Это ненадолго.

— Никто не выживает после таких ранений.

Они думали, я не понимаю язык. Частично так и было. Я немного знала норвежский благодаря Бьорну. Сейчас смутно улавливала суть. Понимала главное — они хотят сдаться. Нет. Я такого не допущу.

— Делайте ему операцию, — произнесла холодно. — Делайте все, что нужно.

— Простите, мисс, он не…

— Он выдержит все.

Невозможно. Наверное, так и было.

Но Марату оказалось наплевать на эти “невозможно”. Он выжил. Прошел через все необходимые операции.

Силы его организма поражали врачей.

Я потеряла счет времени. День за днем проходили будто в тумане, и неделя могла показаться минутой. Я перестала различать сутки. Понятия не имела, когда ночь сменялась днем.

Помню, как чуть ли не силой пробилась в реанимацию. После первой операции. Меня пустили попрощаться. Никто не ждал, что Марат переживет эту ночь. Поэтому врачи позволили находиться рядом с ним в обход правил.

Я давилась слезами. Держала его за руку и думала только о том, что мы слишком многое прошли, чтобы расстаться сейчас.

Какого черта? Нет. Я этого не позволю.

Дети помогали мне сохранить рассудок. Я понимала, что в любом случае должна оставаться сильной ради них.

— Когда вернется Марат? — спрашивал Микки. — Почему нам нельзя навестить его в больнице? Когда Сэм был в клинике, мы приносили ему шарики. Помнишь, мам?

— Конечно, помню, милый. Но у Сэма была другая болезнь. Тогда врачи разрешали визиты.

— Марату плохо?

— Ему становится лучше.

— Значит, мы скоро его увидим?

Я старалась отвлекать Майкла и Ребекку. Не давать им прямых ответов. Я тогда сама понятия не имела, чем все закончится.

Я просто… верила. До последнего верила в него.

— Мой брат справится, — уверенно заключал Джон.

Но я видела, что даже он сомневался. Еще бы. Пуля попала прямо в голову. Мозг сохранял активность, но зрительный нерв был поврежден настолько сильно, что способность видеть точно вернуть не получится.

Я искала новых врачей. Связывалась с новыми клиниками. Изучала проекты, в которых предлагалось экспериментальное лечение.

Марат прошел через ад и вернулся обратно. Ко мне.

— Ты что-нибудь видишь? — прошептала я, едва он открыл глаза.

Надежда еще билась внутри.

— Я чувствую, Вика, — он крепко сжал мои пальцы и усмехнулся. — Чувствую, ты мне снова веришь. Простила. Поверь, это гораздо круче, чем просто видеть.

Слезы покатились по моим щекам.

— Нет, не надо плакать, — тут же нахмурился Марат.

Он и это ощутил.

— Вика, чего ты боишься?

Я так и не смогла заставить себя дать честный ответ. Пробормотала что-то несвязное и замолчала.

Никто не хочет потерять зрение. Но мне было страшно думать о том, как такой поворот воспримет Марат. С его энергией, с его привычной активностью. Как он примет новые ограничения? Как привыкнет? Я боялась, что это его сломает.

— Я вывезу, — он притянул меня, заставляя склониться над кушеткой и поцеловал в губы. — Вот увидишь.

— Хорошо.

Целая серия операций. Долгий процесс восстановления. Марат преодолел все, но теперь врач считал, что экспериментальное лечение ему не поможет.

— Простите, — заявляет он. — Я понимаю, вы через много прошли. Однако в этом случае повреждение зрительного нерва настолько серьезное, что последствия необратимы. Даже если провести лечение, это один шанс “за” и девяносто девять “против”.

— Мы согласны рискнуть.

— Невозможно, — повторяет он.

— Мне казалось, финансирование вашей клиники делает возможным очень многое. Или я ошибаюсь? Альтен вкладывает деньги туда, где есть перспективы.

— Я могу начать лечение, но гарантий не будет.

Ничего нового. Его мрачный ответ не смущал. За период лечения мне приходилось слышать самые ужасные прогнозы.

Но Марат поднялся. Двигался. Начал снова тренироваться.