Жестокий роман (СИ)

Этот мужчина уверен, я не достойна даже поцелуя. Мои губы никогда не станут для него чистыми. Да я вся такая. Грязная. Испорченная. Порочная. Пригодная лишь для жесткого секса, для осуществления самых извращенных фантазий.

Глупо надеяться на другое отношение при подобном раскладе.

— А ты хотела, чтобы тебя отымели все остальные? — спрашивает холодно, однако не прекращает поглаживать мою спину. — Какого выбора ждала?

— Уж точно не такого! — буквально выплевываю. — Я бы ничего не выбрала. Слышишь?! Ничего. И хватит ласкаться. Лучше действуй так, как привык. Не нужно этой лживой нежности. Насилуй. Оскорбляй. Смешивай с дерьмом. Пусть все будет четко и ясно. Опускай меня дальше. Ломай. Унижай. Уничтожь до конца. Разрушь к черту!

— Тебе нужно принять таблетки, — чеканит абсолютно спокойным тоном, отстраняется и поднимается с постели, направляется в сторону стола.

Вскакиваю. Яростно отталкиваюсь от матраса. Ступаю на пол и чудом удерживаюсь на ногах. Вскрикиваю от чудовищной боли, которая вмиг простреливает все тело, обдает жаркой волной. Застываю, опасаясь шевельнуться.

Ощущение не из приятных, как будто внутрь затолкали битое стекло. Еще и поясница вспыхивает пламенем. Кажется, яд струится по венам, пропитывая отравой каждую клетку, подавляя и порабощая.

А может, тот нож и правда был отравлен? Почему меня так сильно шатает? Откуда горячка? Всего пара порезов. Все должно быть не слишком страшно.

— Что ты, — запинаюсь. — Что ты со мной сделал?

— Ляг, — приказывает Марат.

И мои ноги как по команде подгибаются. Опускаюсь вниз. Стекаю на постель, обмякаю, растягиваюсь на животе. Шумно дышу. Но успокоиться не могу.

— Что происходит? — спрашиваю глухо.

— Надо меньше дергаться, — отрывисто выдает он, возвращается, снова присаживается рядом, подает стакан с водой и таблетки. — Будешь прыгать по комнате — откроется кровотечение.

— Прошу, объясни хотя бы теперь, — требовательно шепчу я. — Что там происходило? Что это вообще было? Как случившееся повлияет на долг?

— Никак, — следует короткий ответ.

— Пожалуйста.

— Все останется по-прежнему. Придет день — и я заберу твою жизнь. Но до той поры никто не посмеет тебя тронуть, — выдерживает паузу и усмехается. — Если только не захочет тут же подохнуть.

— Ты сказал, что я твоя рабыня, — голос срывается, судорожно сглатываю и продолжаю, довожу мысль до логического конца: — Что это означает?

— Ничего нового, — бросает без эмоций.

— Так не бывает, — горечь застывает на губах.

— Выполняешь мои приказы. Везде и всегда. Встаешь на колени. Раздвигаешь ноги. Открываешь рот. Подставляешь задницу. Любую свою дырку подставляешь. Другие вопросы остались?

— Должна быть разница, — шмыгаю носом. — Должна. Иначе в чем смысл? Ради чего столько стараний?

— Тебя трахаю только я, — хрипло произносит Марат.

Крупная ладонь опускается на шею. Слегка сдавливает. Будто непокорного зверька за холку прихватывает.

— Они думали обсудить, как тебя делить. На сегодняшнем совете. Как отдать дань первому долгу, соблюсти традицию. В каком порядке иметь твое тело. Где и когда, — в его глазах клубится темнота. — Они забыли главное. Я свое не отдаю. Никогда.

— Твой отец не слишком этому рад, — роняю вкрадчиво. — Вряд ли одобрил идею. Уверена, не оставит попытки снова…

— Даже мой отец не сможет ничего сделать, — отрезает Марат. — Он установил порядок взыскания долга со Стрелецких. Но этот обряд гораздо древнее. Брать рабыню. Помечать собственность.

— Обряд?

— Женщина покоряется своему хозяину. Прилюдно. Запрещено готовить ее заранее, предупреждать о грядущем. Если она взбунтуется, озвучит малейший протест, не подчинится приказу, то обоих участников ритуала ждет смерть. Жестокая.

— Постой, — нервно мотаю головой. — Мы могли умереть? Погибнуть там? Стоило мне отказаться или засомневаться, закричать и…

— Да.

— Ты издеваешься? — захлебываюсь возмущением, вырываюсь, усаживаюсь на поджатые ноги, игнорирую острую боль. — Ты шутишь?

— У нас рабыня — не та женщина, которую берешь силой, ломаешь или запугиваешь, принуждаешь к унижению, — продолжает ровно. — Рабыня отдается по доброй воле, передает тело и душу своему господину. Без угроз. Без приказов.

— Бред, — прижимаю ладони к вискам, массирую, пытаясь унять жгучую пульсацию, раскалывающую голову на части. — Дикость.

— Почему? — бросает небрежно. — Женщина отдается сама. Никакого насилия. Она принимает своего хозяина как единственного мужчину.

— Но я… я не отдавалась сама! — восклицаю запальчиво. — Я не принимала. Боролась до конца. Я…

Господи. Вопль забивается в груди колом.

— Ты хотела меня, — ровно произносит Марат. — Получила хер в рот и поплыла. Потекла как сука. Я в задницу без смазки вогнал, потому что твоя пизда аж хлюпала.

Меня мутит. Физически. По-настоящему.

Его слова ранят хуже любого ножа. Врезаются в плоть и раздирают на куски, рвут мясо, дробят кости в порошок. Боль от этих равнодушных, ледяных фраз перекрывает все прочие чувства.