Жестокий век

Императорский совет принял позорные условия хана. Отныне император Си Ся становился данником хана. Такого унижения страна не знала. Совет согласился отдать в жены и дочь Ань-цюаня. Но не захотел, чтобы тангутские воины шли с ханом грабить другие народы. Император молчал. Совет как бы отодвинул его в сторону. Ничего он не сказал и тогда, когда увидел среди сановников Цзунь-сяна. Он чувствовал, что его, кажется, ждет судьба предшественника.

Начались длительные переговоры. Хан был неуступчив. Если император не дает воинов, пусть дает коней, верблюдов, тканей разных, меда и воска, серебра и золота, седел и саадаков с луками и стрелами, белых войлоков и цветных ковров… И все – в неслыханном количестве.

– Надо дать, – сказал Цзунь-сян. – Пусть уходит. По всему видно, он собирается напасть на кого-то. Для того и просит воинов. На кого же он собирается напасть? Думаю, на цзиньцев. Вот и пусть… Они нас бросили в беде. Они не меньше нас виноваты в нашем позоре. Пусть повоюют с ханом. Мы, сохранив при себе воинов, отомстим цзиньцам, вернем все, что сегодня отдаем хану-грабителю.

В стан хана со всех концов страны стали сгонять скот, свозить добро. В его кожаные мешки перекочевала почти вся императорская казна. Ань-цюань проводил до крепостных ворот плачущую дочь Чахэ. Прощаясь, расплакался и сам. Он чувствовал, что уже никогда не увидит свою дочь.

Предчувствия не обманули императора. Вскоре после того, как хан ушел в свои степи, обобрав тангутский народ, Ань-цюаня вынудили отречься от престола. А через месяц, на сорок втором году жизни, он внезапно скончался.

Новым императором стал ученый князь, подслеповатый Цзунь-сян.

IX

Целый день хан охотился в степи с ловчим кречетом. Возвращался усталым и голодным. Недалеко от его шатра толпились люди. Наверное, снова сартаульский купеческий караван. Все более торными становятся караванные тропы в умиротворенной степи. Идут торговые люди из Самарканда, из Бухары, из Хорезма и Отрара. Иные продают товары тут, иные направляются дальше, в пределы Алтан-хана. Купцы – люди ловкие и смелые. Он не однажды говорил, что как торговцы в поисках выгоды идут на край земли, так воин в поисках добычи должен переплыть все реки, преодолеть все перевалы.

Сартаульский купец, до глаз заросший бородой, в пышной чалме, играя на животе пальцами, ходил за спинами своих подручных, торгующих тканями, орехом и миндалем, чашами из чеканной меди. Увидев хана, купец степенно поклонился. В его поклоне не было ни приниженности, ни рабской покорности. Хан спешился, пошел вдоль ряда, ощупывая ткани. Купец с готовностью разворачивал куски:

– Эту ткань у нас называют карбас. Она не бывает крашеной. Прочна, легка. Ее любят простые люди. А это зендани. Ткань тысячи расцветок. Одежду из нее можно носить и в дни радостей, и в часы скорби… Зарбофат[72] – так называют у нас эту ткань. Одежда из нее украшает достойных, при свете солнца она сияет, блестит, как роса на зелени весенней травы, в пасмурный день она сама излучает свет.

– Ты где так научился говорить на нашем языке?

– Великий хан, с младенческого возраста я путник. Я продавал свои ткани меркитам, кэрэитам, найманам…

– А бывал ли ты в Чжунду или других городах Алтан-хана?

– Бывал. Я везде бывал.

– И сколько же просишь за эти товары?

– Совсем немного. За кусок златотканой ткани – три золотых балыша, за кусок зендани – три серебряных[73].

– Сколько ты платил за штуку в своей земле? Не торопись отвечать. Если солжешь, я снесу тебе голову!

Купец, открывший было рот, онемел, потом взмолился:

– Великий хан, не губи!

– Говори правду, и ты останешься жив.

– Я платил за штуку не дешевле десяти и… и не дороже двадцати динаров.

– Ты что же, грабить нас приехал? – Хан взял кусок парчи, бросил в толпу. – Берите. Все берите у этого грабителя!

С веселым визгом и смехом толпа расхватала и ткани, и орехи, и миндаль – ничего не осталось. Купец схватился за голову:

– Вай-вай!

– Иди за мной.

Хан прошел в шатер. Баурчи подал мясо и кумыс.

– Ешь, купец. В другой раз будешь умнее.

– Великий хан, я бывал во многих землях. Большие и малые владетели оберегают караваны… Мы ищем выгоду – это так, но мы везем то, чего без нас не получишь…

Хан велел кешиктенам принести из хранилища парчу, гладкий и узорчатый шелк, тонкие шерстяные ткани. Все это разложил перед купцом.

– Ты думаешь, я это купил? – спросил хан. – Все, что мне надо, я беру мечом. Позовите Татунг-а… Как твое имя, купец?

– Махмуд Хорезми. Махмуд из Хорезма.

– Ты ешь, Махмуд. Пользу от торговли я вижу. И зря купцов обижать не буду. Но раз вы торгуете в моих куренях, вы должны служить мне. Нет – с каждым могу сделать то же, что сделал сегодня с тобой.

– Тебе нужны воины, великий хан. А я бедный купец.

– Мне нужны не только воины. Ешь! – Хан выбрал кость пожирнее, протянул Махмуду.

Он ее принял, но есть не стал, держал в руках, и горячее сало ползло по его пальцам, падало на крышку столика, застывало белыми каплями. Совсем убит, раздавлен человек.

В шатер вошел Татунг-а с дощечкой для записи повелений.