Жестокое милосердие

Когда же он наконец обращает взор на меня, я удивляюсь цвету его глаз. Они такие зеленые! Посланник без большого интереса окидывает взглядом мою фигуру, но в остальном я для него словно бы не существую. Чувствую, как под моей ладонью на руке Дюваля вздуваются мышцы. Он косится на меня, но я чуть заметно качаю головой. Он явно разочарован.

Жизор и не подозревает, что миг назад мы вели безмолвный разговор о его жизни и смерти. Он спрашивает:

— Я слышал, Анна получила письмо от императора Священной Римской империи. Не просветите ли меня, что он написал?

— Полагаю, — отвечает Дюваль, — это касается только императора и ее.

Он говорит ровным голосом, что плохо соответствует неистовому напряжению мышц.

— Ошибаетесь, — говорит посланник. — Если речь идет о помолвке, воспрещенной французским престолом, это нас очень даже касается!

Я бросаю на Дюваля взгляд из-под ресниц. Понимаю, что это блеф, и гадаю, станет ли Жизор продолжать. И он продолжает:

— Я считаю своим долгом напомнить вам о договоре Ле-Верже. И о том, что юная Анна еще не коронована в качестве герцогини!

— Это лишь формальность, — отвечает Дюваль. — И кстати, одно из положений договора, на который вы так любите ссылаться, гласит, что она сохраняет за собой герцогство и всю полноту власти над ним.

— Да, но лишь в том случае, если выйдет замуж за того, на кого ей укажет французский престол.

— Пока мы еще не слыхали от вашей регентши ни одного дельного предложения, — замечает Дюваль.

— Напротив. Мы предоставили вам целых два.

— В самом деле? Мелкого хлыща-барона и готового рассыпаться старого лизоблюда, который ей в деды годится? — Дюваль небрежно указывает на другой конец зала, и я замечаю седобородого старца, мирно дремлющего в кресле. — Вы что, всерьез полагаете, что один из них мог бы ей подойти?

Жизор безразлично пожимает плечами.

— Что ж, — говорит он. — Значит, мы в тупике.

— В который раз, — кивает Дюваль.

Он коротко откланивается и уводит меня прочь.

Когда посланник больше не может нас слышать, я заново приглядываюсь к человеку, задремавшему в кресле. И почти сразу чувствую, как меркнет и трепещет в нем душа: ни дать ни взять, мерцающий огонек готовой погаснуть свечи.

— Герцогиня правильно делает, не желая принимать женихов, которых ей навязывают французы, — говорю я Дювалю. — Вот этот, например, не позже чем через две недели помрет.

Он замирает на месте и тоже смотрит на старика:

— Ты видишь на нем метку Мортейна?

— Нет, он просто умирает от старости и от какой-то болезни, которая медленно подтачивает его силы.

— И ты все это можешь сказать, просто посмотрев на него?

Я киваю, довольная, что мои умения впечатлили Дюваля. Он хочет сказать что-то еще, но тут ему на плечо опускается тяжелая рука.

— Умеете же вы, Дюваль, едва появившись, всех настроить против себя! Сперва взбесили маршала Рье, теперь вот посланника.

Мы оборачиваемся. Стоящий перед нами мужчина толст и высок, лицо сплошь заросло колючей черной бородой. Губы шевелятся в ней, как два розовых слизня. Он разглядывает меня со всей зоркостью голодного ястреба. На миг мне мерещится нечто леденящее в глубине его глаз, но это ощущение минует тотчас же. Может, это всего лишь подает голос мой темный страх перед мужской похотью?

— Граф д'Альбрэ, — довольно-таки холодно приветствует его Дюваль. — Что привело вас в Геранд?

Так вот он каков, человек, которому покойный герцог обещал в жены свою двенадцатилетнюю дочь!

Граф хитро подмигивает Дювалю:

— О, ваше всегдашнее остроумие!

— Покамест не заржавело, — отвечает Дюваль. — Позвольте вам представить Исмэй Рьенн, мою кузину.

Я со всей подобающей скромностью опускаю глаза и приседаю в поклоне.

— У меня тоже есть, хм, кузина, — говорит граф. — И я ее очень люблю.

Граф берет мою руку и подносит к губам. Они влажные и мясистые. Я содрогаюсь от никакими словами не передаваемого отвращения. Меня начинает трясти. Сейчас выхватить бы кинжал и…

Дюваль, что-то уловив, дотрагивается ладонью до моей спины, и я благодарна ему. Его прикосновение помогает мне справиться с тошнотой.

— Весьма польщен, милочка, — бормочет д'Альбрэ.

— Это большая честь для меня, господин мой, — лепечу я.

Как только моя рука высвобождается из его лапы, я прячу ее в пышные складки платья и там — ничего не могу поделать с собой — вытираю о ткань.

Граф д'Альбрэ улыбается мне так, словно мы давно дружим домами и притом нас связывает некий секрет, к которому не допущен Дюваль.

— Только не позволяй Дювалю совсем уморить тебя этими его вечными разговорами о политике, дитя мое, — говорит он. — При дворе девушку ждет масса удовольствий куда более утонченных! Не пропусти их!

Явственная насмешка в его голосе не оставляет сомнений, о каких именно удовольствиях идет речь.

— Д'Альбрэ, моя кузина очень молода, она выросла вдали от больших городов, — говорит Дюваль. — Поискали бы вы себе более подходящую дичь.