Жестокое притяжение

«Могли бы и прогуляться для блага своего королевства, — обиделся он на Эрика и барона Данью. Потом немного подумал и решил не обижаться. — Может, оно и к лучшему? Иначе тогда Тани осталась бы в чужом городе совершенно одна. Естественно, она себя завалит работой и обучением, но все-таки поддержка от знакомых людей ей не помешает. Разве что Майлина несколько не вписывается в круг доброжелателей моей супруги. Вот уж кто-кто, но она должна была отправиться со мной. Хм… А почему „должна“? Или у меня к ней остались какие-то нежные чувства? М-да! Чего уж там хитрить: в самом деле остались. И не пожалею ли я о тех двух бесцельно потраченных ночах?»

Чем больше ехал — тем больше жалел.

Но и чем дольше пребывал в пути, тем больше начали проскальзывать некие странные видения в сознании. И из этих видений вскоре нарисовались с десяток чудных, явно из жизни «забытого периода», сценок. Причем сцен не узловых, определяющих жизненные этапы, а скорее третьесортных, этакий фон, причем весьма дальний, на котором творились иные, скорее всего, основополагающие события.

Например, личная встреча с императором Телианом Пятым, в которой тот пеняет графу с укором: «Ну вот, уже и женат, а когда сделаешь торжественную свадьбу в моем дворце? Ведь договаривались же!» Естественно, после такого воспоминания зароились в голове вполне справедливые вопросы: «Неужели я жил в замке Тани целый месяц, а свадьбы мы так и не сыграли? Уж без приглашения императора мне как бы праздновать и по статусу не положено. Самый почетный человек в Рилли…» И: «Кстати, а почему я так ничего и не выспросил о самой свадьбе? Или мы с ней отпраздновали как-то слишком оригинально? По сценарию невесты?»

Еще одна яркая сценка-воспоминание: неуместная ревность молодой Арчивьелы Андорры Фаталиди после какого-то не то танца, не то праздника. Кажется, даже проскальзывало желание ученицы академии покончить с собой. А почему? Опять-таки что-то связанное с законной супругой.

Другой кадр: вспененные, разноцветные брызги суспензии, в которые он бросается с женским телом на руках. Причем в сознании почему-то крепко сидит мысль, что тело в его руках — самое любимое и желанное, и оно умирает. Попробовал представить в той ситуации тело виконтессы… Что-то явно не сходилось. Либо вообще присутствовало воспоминание некоего сна, либо тело было явно иное. Хотя что может быть прекрасней тела Тани Хелке?! Или все-таки что-то может? И это странное сходство Майлины с кем-то близким, желанным и родным… К чему бы это?

Но больше всего поразило всплывшее в памяти, ни к селу ни к городу, как говорят, заговорщицкое лицо Бонзая. При этом лучший друг подмигивает, протягивает кубок с их любимым далийским и говорит: «Если уж наши жены наедине между собой не перессорятся, значит, они и в самом деле самые лучшие. И нам тогда повезло: проживем с ними до самой смерти!» И на дальнем плане восприятия осознание, что его любимая жена сейчас осталась наедине с королевой Ягонов и та ее водит по своему дворцу, знакомит с достопримечательностями. А ведь виконтесса почему-то утверждала, что визит в мир Мерлан — это их первое путешествие по мирам.

«Шизуха косит наши ряды! — почему-то пришло на ум не совсем приятное выражение из лексикона проживающих в дурдоме людей. — Или это не мои воспоминания? Может, я их по телевизору подсмотрел? В кино каком-нибудь, например?»

Вот в таких сомнениях, всплесках непонятных озарений памяти и проходила вся дорога на восток. В до боли знакомый, почти родной форт прибыли далеко за полночь, все-таки такой огромный, громоздкий караван не мог соревноваться в скорости с небольшим мобильным отрядом, с которым граф Дин отправился в город.

Но и в форте, несмотря на громадный ажиотаж при встрече и даже раздавшийся гром небольшого оркестра, больше чем на несколько часов до рассвета останавливаться не стали. Только и сделали мелкий ремонт повозок, упряжи да осмотрели подковы лошадей. Тем более что новости оказались достаточно оптимистическими: воинство форта, пользуясь наличием десятикратных амулетов, буквально свирепствовало последние двое суток в округе. Уничтожались твари не только в окрестностях, но и в дальних лесах, а также на первом участке в пять километров по Восточной дороге. Такие превентивные атаки приводили к тому, что иные подтягивающиеся из глубин лесов твари наедались своими собратьями и почти не доходили к оплоту людей. То есть защитники этого оплота все были полны сил, боевого задора и желания вычищать магическую скверну хищников днями и ночами. К огромному каравану из центра провинции примкнуло пятьдесят местных бойцов, которым были знакомы местные леса. По крайней мере, леса на дистанции все тех же пяти километров.