Жестокое царство

Очевидно, он хочет, чтобы она замолчала, но она обнаруживает, что ее не очень волнует, чего он хочет. Теперь она не так уж боится того, что он может с ней сделать: смерть не так сильно страшит ее, как раньше. Вполне логично было бы, если бы она сейчас представляла себе небеса с золотыми улицами или грезила о трогательном воссоединении с родителями, которых она с радостью увидит вновь в любом обличье – телесном, духовном или ангельском. Но она не думает ни о чем подобном.

Всю жизнь ей внушали, что на свете есть Бог. Это, конечно, правда. Она старалась напомнить себе об этом. Она разговаривала с Ним. Но она не думала о Боге в тот момент, когда ей в спину врезался край столешницы и она глядела в черную дыру винтовочного ствола. Она думала о том, что ее взрослая дочь очень ясно дала ей понять, что особо не нуждается в Маргарет, что ее родители умерли, а бывший муж женился на более молодой и полной женщине и у нее не осталось никаких обязанностей. Она не стремится умереть, но мысль об этом не пугает ее.

Прихрамывая, она идет дальше.

– Ты убил сегодня кого-нибудь? – спрашивает она.

Он пожимает плечами. Более ребяческий ответ трудно себе представить.

– Хочешь сказать, не знаешь?

Он вновь пожимает плечами. Чем дольше она с ним общается, тем яснее узнает третьеклассника.

– Сожалеешь об этом?

Он подныривает под ветку дерева.

– Нет, мэм.

«Тогда почему, – хочется ей спросить, – ты не убил меня? Если для тебя это так легко?»

Они почти спустились с холма и проходят под резной деревянной аркой с надписью «АФРИКАНСКИЕ ТРОПЫ». Теперь они окончательно расстались с Африкой. Он по-прежнему придерживает ее за локоть. Для человека, которого она помнит болтливым, он говорит не так уж много. Может быть, его изменил порок. Может быть, третьеклассника уже не существует.

Кайлин с женщиной снова исчезают за поворотом дорожки, но на этот раз он на них не кричит. Они с Робби остались вдвоем, и она уже не надеется его разговорить, но тут он начинает.

– Знаете, как вскрывают волдырь? – Робби слегка сдавливает ее локоть. – Вот на что это похоже. Разве не приятно бывает выдавливать всякие штуки? Вроде прыщей, и волдырей, и всяких штук, которые набухают, а их быть не должно. В тебе сидит что-то такое, и оно хочет вскрыть их. Может, тогда ты что-то поймешь. Потому что воображаешь, что ты такой крепкий, но малейшая царапина – и мы превращаемся в гной и инфекцию. Наверное, мы это понимаем. Мы все выдумываем. Знаете, о чем я? Все вещи, которые мы считаем такими важными, ничего не значат. Нет ничего реального. И может быть, лучше просто вскрыть волдырь. Вы когда-нибудь думали об этом? Что, может, лучше позволить себе исчезнуть? Потому что иначе мы просто разбухшие волдыри, из которых капает гной и кровь, а мы считаем себя чертовыми единорогами – извините меня, – единорогами, феями или чем-то в этом роде, словно мы прекрасные и волшебные существа, а мы просто мешки с дерьмом.

Он шумно дышит то ли от того, что он смущен своим монологом, то ли от недостатка кислорода. Маргарет спотыкается о неровность асфальта, едва не подвернув лодыжку.

Она думает и думает, но подходящий ответ не приходит ей в голову. Маргарет не хочется поддерживать разговор о людях, как о мешках, наполненных гноем. Она крутит на запястье браслет от Кейт Спейд, который купила на распродаже за двадцать долларов.

– Ты считаешь, нет ничего реального? – спрашивает Маргарет.

– Я считаю, мы проживаем свои жизни, совершая глупости и веря в глупости, – более спокойно произносит он.

Она понимает, что он пытается убедить ее. Приводит свои аргументы.

– Значит, ты убивал людей, потому что считаешь, что так им будет лучше?

– Не знаю, убил ли я кого-нибудь. Дело не в том, что так им будет лучше. Не то, что я считаю себя Иисусом, спасающим души, или типа того. Но хуже им не будет. Хуже быть не может.

Маргарет сглатывает, ощущая во рту кислый вкус. Она была права с самого начала: он психопат, и он заставляет ее идти быстро, отчего она спотыкается на каждом шагу. У нее больше нет сил слушать его, но тут становятся громче звуки, доносящиеся от входа в зоопарк: много мужских голосов и звяканье чего-то металлического.

– Вы по-прежнему едите на обед апельсины? – спрашивает он.

– Иногда, – с удивлением отвечает она.

– И вы срезаете кожуру со всего апельсина, а не разрезаете его на дольки.

Она не может взять в толк, как он это запомнил.

– Да, – говорит она.

Остановившись, он соскабливает что-то со своей подошвы. Маргарет не хочется думать о том, что именно могло прилипнуть к его подошве.

– Вы научились пользоваться топором?

Она пытается вспомнить. Значит, он учился у нее в тот год, когда у нее во дворе с промежутком в полгода упали два дерева, а рабочие запросили за рубку непомерные деньги. После падения второго дерева она купила топор, вознамерившись научиться рубить деревья. Все мальчишки из ее класса были захвачены этой идеей.

– Нет, – отвечает она. – Я сильно натерла руки. Пришлось кого-то нанимать.