И тут перед нами появилось ущелье. Бездонное ущелье, в которое и заглянуть-то страшно, вдобавок, слишком широкое, чтобы через него перепрыгнуть. Неужто все труды пропадут впустую и нам придется поворачивать назад? — с огорчением подумал я. Однако в тот же миг снежные хлопья сомкнулись, уплотнились и образовали перекинутый через ущелье сверкающий белый мост. Я направил Пуку туда.
Однако, подойдя к краю пропасти, конь-призрак заартачился. Я ударил его пятками в бока, но он лишь возмущенно фыркнул и не сдвинулся с места.
— Ты что, ослеп? — крикнул я. — Моста не видишь?
— Нет тут никакого моста, — уверенно заявил он, — это иллюзия.
— С чего ты взял? И почему я должен тебе верить, ослиная башка?
— От ослиной башки слышу. Пораскинь мозгами — разве в реальной жизни могу я говорить по-человечески?
Я пораскинул мозгами — и вынужден был признать его правоту.
— Выходит, тут нет ни моста, ни снега и я с тобой не разговариваю?
— Вот именно. Все дело в снегирях. Они наводят на людей снежный морок. Нам надо добраться до настоящего снега, он замораживает иллюзии. Та что я поеду, а ты держись покрепче, и не слезай с моей спины, что бы тебе не привиделось.
— А почему этот морок не действует на твое сознание?
— До чего же ты бываешь глуп, варвар. Нет у меня никакого сознания. Я животное, а животные — существа несознательные.
Подумав, я решил, что ему виднее, но, не удержавшись, заметил:
— Вообще-то это довольно забавно.
Пук не удостоил меня ответом. Лишь презрительно фыркнул и продолжил путь.
Теперь снежинки обратились в снегурок — танцующих на ветру снежных фей. Их легкий, воздушный танец напомнил мне танцы эльфийских дев. Одна очаровательная снегурка, весьма похожая на Колокольчик, поманила меня пальчиком. Я хотел было спешиться, но Пука сердито взбрыкнул. От сотрясения мозги у меня встали на место, и я отказался от своего намерения.
Через некоторое время снежный морок сошел на нет, иллюзии истаяли, и перед моими глазами предстала унылая реальность — каменистый склон, покрытый чахлой растительностью. Кое-где, между камней намело настоящего снегу. Никакого моста, конечно же, не было, а вот ущелье оказалось подлинным, так что я не навернулся туда лишь благодаря Пуке. Мне припомнилось пророчество эльфийской старухи, возвестившей, что меня доведет до погибели жестокая ложь. Уж не этот ли ложный мост имела она в виду? Так или иначе, чутье Пуки уберегло меня от большой беды. Что же до этих обманных снегирей, то я твердо решил: ежели увижу хоть одного, непременно засажу в него стрелу.
— Спасибо, Пука, — сказал я коню. — Ты спас меня от собственной глупости. Ума у тебя оказалось побольше моего.
Конь-призрак утвердительно повел ухом и продолжил восхождение. Я вздохнул:
— Не сразу поймешь, где иллюзия, где реальность, но в том, что ты меня спас, сомневаться не приходилось. А коли так, значит, ты все-таки приручен.
Пука возмущенно фыркнул.
— Прошу прощения, — извинился я. — Может, я что не так понимаю. Если ты не приручен, то почему остаешься со мной.
Конь-призрак весьма выразительно повел шеей, так что, звякнула цепь.
И тут мне в голову пришла мысль совершенно блестящая для усталого и замороченного варвара:
— Пука, коли уж ты решительно отказываешься признавать себя прирученным, может, позволишь мне называть тебя другом.
Он одобрительно заржал. Наконец-то я попал в точку.
Убедившись, что морок нам больше не грозит, Пука остановился. Мы нашли пристанище — не то чтобы настоящую пещеру, а скорее углубление или нишу, но достаточно просторную, чтобы укрыть от пронизывающего ветра. Я наломал хворосту, развел костер и перекусил благоразумно прихваченными из замка фруктами. Пука копытами расковырял снег и добрался до сухой прошлогодней травы и мха. Конечно, ужин у него был не ахти, но сдается мне кони-призраки привычны к такому корму.
Когда костер прогорел до тлеющих угольков, мы устроились на ночь. Пука улегся, а я свернулся клубочком рядом с ним, радуясь теплу его тела. О безопасности тревожиться вроде бы не приходилось — кто полезет на крутую гору ради того, чтобы потревожить одинокого путника и его коня? Однако порядок есть порядок — варварам положено всегда быть начеку, и я спал так же чутко, как Пука.
Кажется, я уже говорил, что умение мыслить логически не относится к числу распространенных среди варваров достоинств. Случившееся в ту ночь еще раз подтвердило, что я типичный представитель своего народа. Любой даже самый слабый шорох мгновенно поднял бы меня на ноги, но мне и в голову не пришло, что опасность может подкрасться беззвучно.
Первым угрозу учуял Пука — его нюх и на этот раз сослужил нам лучшую службу, чем мой слух. Он не двинулся, лишь тихонько вдул мне в ухо струю теплого воздуха. Я проснулся и уже собрался было спросить его, в чем дело, когда почувствовал, как холодок скользит по моей лодыжке.