Жиденок

И тут сопровождавшая нас грузная дама достала чёрный «список». Она перечислила всех моих коллег-осетин, затем поглядела на меня и строго спросила:

— А Вы кто? Осетин?

Я произнёс самую нелепую фразу, которая только могла прийти в голову:

— А вы что, принимаете в артисты по национальному признаку?

Женщина задвигала желваками, но от физической расправы удержалась; ещё несколько секунд пошуршала бумажками и выдавила из себя:

— Как зовут?

Я сказал.

— Странно, — удивилась дама.

И внесла меня в список.

Прослушивание проходило в катастрофически маленькой и узкой комнатушке. В одном торце её стоял стол, за которым спали преподаватели, в другом — два высоченных шкафа. Пространство между шкафами служило сценой. На этих «подмостках» соискатели должны были являть своё искусство высокой комиссии.

Два преподавателя спали очень реалистично — склонившись над столом и подложив под головы руки. Третья — по всей видимости, лаборантка — записывала наши данные.

Когда она спросила мою фамилию, я внезапно жутко разволновался. Я очень широко раскрыл рот и, чётко артикулируя, назвался. Однако, договорив, понял, что не издал ни звука. Девушка это тоже поняла и попросила повторить погромче. Я повторил настолько громко, как мог. Оба преподавателя проснулись от моего ора и уставились на горлопана недобрыми глазами. Я потерялся окончательно.

Это был действительно полный крах. У меня из головы начисто вышибло все произведения, готовившиеся долгими и упорными репетициями, и я стал читать какой-то бред, который едва помнил. Преподаватели, убаюканные моим бездарным чтением, снова уснули.

Домой я вернулся в больших зелёных соплях.

Незадолго до моей поездки у нас с Лёшкой состоялся серьёзный и принципиальный разговор. Я поделился сомнениями по поводу собственного предназначения. Лёха выслушал меня внимательно и сделал вывод, который прозвучал, как приговор. Это была цитата, если не ошибаюсь, из «Утраченных иллюзий» Бальзака:

— Поэтическая натура, но не поэт.

Первым, что я вспомнил после неудачного поступления, была эта фраза. Она застряла у меня в мозгах, как кусок мяса в больном зубе. Она застряла, как говаривал Ильич, всерьёз и надолго.

«Поэтическая натура» поставила крест на своем актёрстве и вновь подалась в архитекторы.

Памятуя прошлогодний опыт, я пошёл на экзамен по рисунку с «лёгкостию необыкновенной». Голова слепого пиита Гомера, которую, по роковому стечению обстоятельств, мне вновь выпало рисовать, не оставила камня на камне от утверждения, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Автора «Илиады» и «Одиссеи» я изобразил настолько достоверно, что постыдился, что до сих пор не прочёл его гениальные книги.

Через день я пришёл за законной «пятёркой».

В списке напротив моей фамилии стояло «неудовлетворительно».

Это было полнейшей неожиданностью, как для меня, так и для моих родителей. Мы совершенно искренне решили, что произошло какое-то недоразумение. Из недр родственных связей мы вычислили дальнего родственника — архитектора по специальности — и уговорили его пойти разобраться.

Родственник-архитектор выполнил нашу просьбу. Пообщавшись с приёмной комиссией, он встретился со мной и сказал:

— Ты поставил меня в неловкое положение. Мне показали твой рисунок. У тебя Гомер не похож на Гомера. Твой Гомер похож на слепого Карла Маркса.

Тогда я вынул из папки наброски, среди которых был и портрет гениального грека. Родственник крайне удивился. Родственник констатировал:

— Тот портрет сделан не этой рукой… Может быть, перепутали? — и снова пошёл на кафедру, прихватив для убедительности мои эскизы.

В институте работал его бывший сокурсник. Разговор с ним был коротким и недвусмысленным:

— …«пятая графа»… Ты ж знаешь, у меня все друзья — евреи… В прошлом году он был практически один. А в этом… Они как с ума посходили: половина абитуриентов — Коганы, Шифманы и Финкельштейны. Ну, не повезло… Сам понимаешь… Извини…

С глубокого детства я знал, что есть такие несчастные и невежественные люди, которых называют «антисемитами».

Я также понимал, что в обществе есть такое прискорбное явление — «антисемитизм».

Однако я был убеждён, что никакой антисемитизм не в состоянии перешибить истинные знания и истинный талант. Если они наличествуют — это единственный весомый аргумент для любого бедняги-антисемита.

Несостоявшееся тогда студенчество поставило меня перед дилеммой: то ли у меня резкий дефицит таланта, то ли в стране переизбыток антисемитов.

И я решил: поживём — увидим.

Часть вторая

— Здравствуйте, товарищи солдаты!

— Здравия желаем, товарищ генерал!

— Ох, и вонища тут у вас…

— Ура! Ура! Ура!

Из анекдота

Вы видели когда-нибудь нормального человека, добровольно пришедшего в военкомат и попросившегося в армию в мирное время? Спрашиваю дальше. Видели ли вы когда-нибудь еврея, добровольно пришедшего в мирное время в военкомат и попросившегося в пограничники? Вот! Я не сомневался.