Жиган

— Многому тебе еще учиться надо, — сунув руку под голову, сказал сосед. — Понятий не знаешь. Косяков можешь напороть столько, что… — Он многозначительно чмокнул губами.

— А ты за меня не волнуйся.

— Так ведь мораль христианская не позволяет.

— Ты что — поп? — с недоверием произнес Константин.

— До священника, к сожалению, я не доучился, — вполне серьезно сказал сосед, — нагрешил. А так можно сказать, что поп.

Константин не сдержал любопытства и повернулся, чтобы посмотреть на странного соседа.

— Что, не ожидал такое услышать в тюрьме?

Константин снова отвернулся. Мужичок ничуть не смутился.

— Погоняла у тебя есть? То бишь кличка? Почему-то всплыли в памяти кликухи «шестерок» Пантелея: Хлыст, Чалдон, Борисик.

— Константином меня зовут, фамилия моя Панфилов.

— Нету, значит, — понимающе сказал мужичок. — Ничего, получишь прописку, окрестят тебя как надо. Раз окунулся в кичиван, привыкай. Здесь свой закон.

— Я уже прописан, — без всякой задней мысли сказал Панфилов.

— Про штамп в своей ксиве можешь забыть, это здесь никого не волнует. Сам-то откуда?

— Из Запрудного.

— А, можно сказать — местный. Но от этого тебе легче не станет. Тут, в серпуховском СИЗО, можно даже из Магадана пацанов встретить.

«Почему Серпухов? — подумал Константин. — Хотя… хрен их разберет, этих ментов». Вслух он спросил другое:

— Ты сам-то кто такой?

— Скокарь я, квартирный вор, значит. А погоняла моя Архип.

Архип выпростал из-под одеяла руку и всей пятерней почесал макушку. Наружная сторона ладони и предплечья вора были синими от татуировок.

— К следаку еще не ходил?

— К следователю, что ли?

— Ну.

— Не ходил.

— Давно тебя замели?

— А твое какое дело?

— Значит, давно, — уверенно сказал Архип. — Странно как-то. Вообще-то у них все как на конвейере. Ничего, скоро со своим следаком познакомишься. Мой тебе совет — не покупайся на понтяры. Они всегда начинают с дешевых наездов. Мол, засадим тебя на кичиван до гробовой доски, мать родную не увидишь. Или, наоборот, — чистосердечное признание смягчает вину. Это значит — наплетешь восьмерин, пожалеем. Туфта все это, никого они не жалеют. Им бы только по плану отчитаться.

Константин подозрительно покосился на соседа.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Думаешь, что я наседка? — усмехнулся Архип. — Правильно, на зоне верить никому нельзя. Запомни главное из правил — не верь, не бойся, не проси.

— Так я же еще не на зоне, — усмехнулся Константин.

— Может, оно и так. Больничка — это, конечно, еще не зона. Но раз сюда попал, значит, и до хаты недалеко. Хата — это и есть зона. Строгача тебе, конечно, не дадут, и крыта вряд ли светит, то есть тюрьма по-нашему. А вот общаг — колония общего режима — тебе обеспечен. Раз сюда попал, значит, дальше тебе только одна дорога — чалиться. Не дай Бог тебе, пацан, попасть в красную, то есть ссученную, зону. Одно запомни — как себя поставишь с самого начала, так и будешь жить до смерти.

— А что такое красная зона?

— Это колония, в которой живут не по нашим воровским понятиям, а по законам, установленным администрацией, хозяином. Хозяин — начальник колонии. Они, конечно, хозяева, как и все люди, бывают разными, но в основном гады. В красной зоне на хозяина работают все, даже смотрящие. И авторитеты ссучиваются, и даже воры в законе. Их потом, конечно, на воровских сходняках короны вора в законе лишают. Но если ты попадешь в ссученную зону, тебе от этого не легче. Как смотрящий себя на зоне ведет, так и блатные. Он ссучился — и они садятся на клейстер.

— Куда садятся?

— Сидеть на клейстере — это по фене значит стучать на своих, доносить хозяину, администрации колонии за лишнюю пайку или поблажку какую. Ничего хуже этого не знаю. Все остальное хоть как-то понять могу, а это…

— А что остальное?

— Всякое бывает в зоне. Здесь ведь все, как в стране нашей великой, только масштаб поменьше, потому видно как на ладони. Часто крысятники попадаются. Это те, которые у своих же товарищей по камере воруют. Жизнь тут не сладкая, особо не нагужуешь. Некоторые опускаются до того, что своих обворовывают. За это и замесить могут, и тубарь устроить, то есть табуреткой по черепу молотить до тех пор, пока что-нибудь одно не сломается. И почки опустить. Потом кровью ссать будешь. Так что попадешь на хату, упаси тебя Бог воровать у своих. Запомнил?

— Запомнил.

— Попадешь в правильную камеру, будут проверять тебя по понятиям, значит, честно. Не садись, пока не пригласят, ничего ни у кого не бери, даже если предлагают. Знаешь, чем ты мне сегодня понравился?

— Не знаю.

— Когда ответил «благодарю», а не «спасибо». Это ты правильно сказал, и всегда так говори. «Благодарю» — это значит, что ты благодарен, чувства правильные испытываешь, а «спасибо» забудь навсегда. Увидишь на хате в камере мужика в красном — не подходи к нему и не разговаривай. Это опущенные, педерасты, петухи. Их еще по-разному называют — мастевые, тузы червонные. Масть, значит, у них такая. Петухам опущенным женские клички дают — Люська или Маргарита, Наташка, Маруся. Притрагиваться к ним нельзя, из рук ничего брать нельзя. Многих по незнанке в петухи определяют.