Жиган по кличке Лед

– А я даже скажу тебе больше. У тебя действительно есть основания подозревать меня в сокрытии улик, – в тон Илье проговорил Лагин и перевел взгляд сначала на Санаева, потом на бледную, вытянувшуюся в струнку на своем стуле Александру, – у тебя действительно есть право сетовать на то, что ты не убивал, а срок получил. И я тебе больше скажу!.. Все эти годы я пытался тебе помочь. – Лед сардонически улыбался. – У меня была своя рука в Управлении лагерей. Не в последнюю очередь благодаря моей помощи ты выжил. Не был пристрелен при очередной попытке к бегству. Попал на фронт и получал звания…

– Ты еще скажи, что и на фронте был моим, извиняюсь за выражение, ангелом-хранителем. Чушь! Думаю, ты не удивишься, Лагин, если я отвечу: я не верю ни единому твоему слову. Да даже если бы и верил – что это меняло? В конце концов, я давно не тот девятнадцатилетний парень, что шел на свадьбу любимой девушки не в роли жениха, а так… И никто не вернет это время. И никто не вернет те годы, которые я прожил словно за кого-то другого. Ненавидя уголовщину, стал вором в законе. Будучи по рождению и убеждениям белым, воевал за Красную Армию. Об этом я как раз не жалею! Но все остальное… – тихо сказал Илья, и Вишневецкий, Снежин, Санаев со смятением увидели в его глазах слезы. – Так получилось, что я жил не за себя. Как будто в моих жилах, в моей жизни текла не настоящая, а бутафорная кровь. Холодная, наигранная. Только четыре года, – с жаром сказал Илья, опровергая свои слова о холодной крови, якобы текущей в его жилах, и глаза его заблестели, – только четыре года я был самим собой. Я воевал!.. Страшная и несправедливая война, потому что многие из тех, кто должен был жить, погибли, а многие из тех, кто должен не умереть даже, а издохнуть – живут.

– Илюша… – тихо вздохнула Александра.

– Каледин! – выговорил ее муж. – Лейтенант Каледин, не раскисать! Ты же был лучшим разведчиком в моей части. Да что там части – в моей жизни! Так что вот этих арий Монте-Кристо мне тут не надо! Возьми себя в руки. Начни с нуля. Ты – настоящий человек, ты мужик; я же видел, чего ты стоишь на фронте, а там гнилое нутро и слабину сразу обнаруживаешь… Я не знаю, какие у вас в прошлом трения с Семеном Андреевичем, это ваше дело, но ты не имеешь права говорить про себя чушь, что, дескать, ты даром прожил свою жизнь!.. Соберись! Сожми кулаки! Все еще будет! Сколько тебе лет – сорок, ну, сорок два? Мне сорок четыре, и в сорок лет я начал жить заново! И – счастлив…

– Только тебя не держит за горло татуированными блатарскими лапами прошлое, – уже спокойнее выговорил Илья. – Ладно. Ты совершенно прав, подполковник. Я слишком долго боролся со своим прошлым. Пора бы от него избавиться. В конце концов, у меня все-таки есть иллюзия, что я могу начать жизнь с чистого лица. Вот только не в этой стране. Нам нужно уехать отсюда. Всем. Мне, Вишневецкому, Ивану. Деньги не вопрос – все-таки не зря в деле с убийством Льда фигурировал пропавший воровской общак, правда, Семен Андреевич? Только прежде мне придется задним числом оправдать годы, проведенные на зоне.

– Это как же? – спросил Лагин. – Если ты намекаешь на то, что неплохо бы меня располосовать, посадить на перо, расквитаться за события многолетней давности – так это ты напрасно. Неужели будешь делать это на глазах у Альки, на глазах у своего бывшего командира? Представляешь, какие неприятности ждут их, когда на отведенной им жилплощади уголовник-рецидивист завалит высокопоставленного работника Советского правительства? Кстати, внизу меня ждет машина с шофером, который, выждав определенное время, может и поднять тревогу. Это тебе в голову не приходило?

– Есть непреодолимые обстоятельства, – с сарказмом ответил Лед. – Все тобой перечисленное, Семен Андреевич, к таковым не относится.

– Так, – тревожно сказал Санаев, – я не знаю, что ты задумал, Илья, но…

– Спокойно, Васильич! Если ты думаешь, что я хоть одним своим шагом могу подвести тебя под монастырь, значит, я сам виноват, что не убедил в обратном… Я тебе слово даю, что в твоем доме все будет тихо и спокойно.

– И вы, товарищ подполковник, зная о том, что грозит замминистра Госконтроля СССР, будете сидеть в бездействии? – усмехнулся Лагин. – Вы же советский офицер. Должны защищать свою партию и правительство от уголовного элемента.

Санаев молчал. Кривил губы Лед. Лагин перебросил взгляд на Альку и выговорил:

– Может, ты что скажешь? А, Алька? И о жизни Ильи, прожитой не за того, и о Паливцеве, со смерти которого все пошло под откос? А? Пора бы внести ясность.

Александра встала. Она была смертельно бледна. Ноздри вздрагивали. При одном взгляде на нее Лед вдруг застонал и бросился к стене. И принял – словно посланную вдогонку длинную очередь – убийственную последовательность негромких слов: