Жиган

Помощник начальника Шестого районного отдела милиции города Москвы субинспектор Зиновий Лаврентьевич Миневич любил вкусно поесть. Такое пристрастие у него появилось после ранения в живот в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году, вызвавшего внутрибрюшное кровотечение, с трудом устраненное хирургической операцией. И очень долго нельзя было ни пить, ни есть, хотя очень хотелось. После выписки, находясь в долгосрочном отпуске, Зиновий Лаврентьевич вознаградил себя за долгие лишения разными кулинарными изысками, а потом ежедневное пристрастие плотно и вкусно поесть вошло в привычку, отказываться от которого, несмотря на тучный вес, он не собирался.

Субинспектор Миневич любил заходить сюда, в малый зал вновь открытого и знаменитого некогда ресторана «Яръ», где, бывало, славно пел цыганский хор Ильи Соколова, наслаждался расстегаями и поросятами под хренком Савва Морозов, пил анисовую водку Федор Шаляпин, закусывая ее белужьей икоркой, и водил в кабинеты дам для «интимного разговору» небезызвестный Григорий Распутин. Лепнина, высоченные потолки с росписью, огромные арочные окна, бархатные занавеси на них… Все это напоминало то старое время, когда не было «товарищей» в замасленных шинелях, семечной шелухи на мостовых и партийного начальства с кличками и апломбом весовых[9] арестантов-уголовников.

В «Яру», уже без твердого знака на конце, имелось все, что угодно душеньке, ну, или почти все. Естественно, по коммерческим ценам. Что Зиновия Лаврентьевича ничуть не пугало: умный человек на любой службе отыщет источник дохода, помимо должностного жалованья. Вследствие этого милицейский субинспектор заказал себе суп ларен из дичи, филе шатобриан с трюфелями, паровую стерлядь, жареных рябчиков и большой бокал неподражаемого бургундского «Монтраше».

Он уже расправился с супом и филе и принялся за стерлядку, как к его столику подошел человек лет двадцати пяти приятной внешности и с ухоженными тонкими усиками:

– У вас свободно? Разрешите присесть?

Зиновий Лаврентьевич огляделся по сторонам: несколько столиков в зале были совершенно свободны. Он поднял на спросившего взор и хотел было ответить, что «не лучше ли вам занять свободный столик», но осекся и поднял в удивлении брови:

– Не может быть! Корнет Голенищев-Кутузов! Иван Викторович! Каким ветром?

– Не нужно так громко, господин штаб-ротмистр, – слегка осуждающе посмотрел на Миневича человек с тонкими усиками. – К тому же я не корнет, а тоже штаб-ротмистр, как и вы. В отставке, разумеется. И не Голенищев-Кутузов, а Голованов Петр Степанович. Прошу вас это запомнить. – Не дожидаясь разрешения, он сел и с едва уловимой насмешкой произнес: – Я вижу, Зиновий Лаврентьевич, на вас форма милицейского начальника. Давно служите большевистской власти?

Субинспектор Миневич немного посмурнел и отвел глаза в сторону:

– Я, корнет, не большевистской власти служу и не Советам. Просто надеюсь выжить в это смутное для России время.

– Для России смутные времена, пожалуй, есть норма, – философски заметил Голенищев-Кутузов. – А те несколько лет, когда она обходится без смут, – это, скорее, исключение в российской истории.

– Может, вы где-то и правы, корнет… – Зиновий Лаврентьевич запнулся и несколько виновато посмотрел на собеседника. – Прошу прощения, штаб-ротмистр. Просто деваться было некуда. Из армии после ранения вежливо попросили. Правда, не вчистую, а с причислением к Министерству внутренних дел. Потом вакансия одна открылась здесь, в Москве – послужить на благо Отечества приставом полицейского участка. Согласился, поскольку совсем без дела жить муторно. Приехал в Москву, принял полицейский участок. Звание штаб-ротмистра оставили, положили неплохое жалованье. Как-то понемногу втянулся. А потом – отречение государя императора. Временное правительство, упразднение полиции как таковой. Вместо нее – народная милиция и комиссариаты вместо участков. Предложили продолжить службу в той же должности, начальником районного комиссариата. Опять согласился. Затем Октябрь семнадцатого. К власти пришли большевики, образовалась Рабоче-Крестьянская милиция. Год назад была чистка, так едва не выпроводили с «волчьим билетом», поскольку ни рабочим, ни крестьянином я не являюсь. А это по нынешним временам очень даже большой грех. Но нет, пронесло. Служу и по сей день, но уже помощником начальника районного отделения милиции…

– А за что вас в должности понизили? – поинтересовался Голенищев-Кутузов.

– Происхождением не вышел, – усмехнулся Миневич. – Вот ежели бы был сыном сапожника и прачки, то самое оно.

– Однако, я вижу, вы не бедствуете, – посмотрел на заказанные блюда Голенищев-Кутузов. – Сегодня позволить себе отобедать в коммерческом ресторане не всякий может…

– Не бедствую, – сдержанно согласился Зиновий Лаврентьевич и добавил: – Что тоже дает мне моя служба и занимаемая должность. А вы, Иван Викторович…